этого я никогда за таким занятием не заставал и в обнюханном виде своими глазами не наблюдал, так что можно не считать. В Мариинском дворце тоже в течение десяти лет каждый день можно было посмеяться над одним из самых величественных фигурантов кокаинового лобби — в курилке знающие зрители-журналисты цинично обсуждали текущую дозу героя: сколько дорог к обеду и сколько после. Герой в принципе не мог работать на заседаниях городского парламента без граммульки[171]. Считалось, что продукт доставляет начальник аппарата, тоже человек весьма своеобразный. Но все это мелочи — Смольный и Мариинский дворец перерабатывали колумбийский продукт в законотворчество и управление городской политикой малыми дозами— на оба дома граммов десять в сутки, не больше. А вот в ночных клубах счет шел на килограммы. Один специалист-криминолог как-то обмолвился в разговоре со мной, что в середине девяностых за выходные Петербург потреблял порой до десяти кило продукта. То есть оборот кокаина составлял около пяти миллионов долларов в месяц. (В Лондоне больше ста кило за день.) Кокаиновый трафик в начале девяностых был совсем невелик и по доходности явно уступал экстази и героину. Но кокаин намного интереснее для тех, кто контролирует его поставки — это золотая информация.

Сети и золотые рыбки

Кокаин не вызывает физической зависимости, только психологическую. Так считается. Но зависимость эта психологическая сильна, и, как в любой наркомании, приверженцы потребления вещества создают свой круг. И если героин достаточно быстро разделяет потребителей на два круга: те, кто сидит на герыче[172] / морфине / метадоне годами и даже десятилетиями, и те, кто старчивается[173] за год-два до совершенно скотского состояния, — то кокаин образует один целостный круг, из которого редко выпадают, разве что по причине финансовой несостоятельности. Срок активного потребления — более пяти лет, свыше десяти уже редкость. А это уже интересно многим: видя сеть распространения кокаина, можно узнать очень многое. И вот именно поэтому всегда и везде к распространению кокаина причастны спецслужбы. Обычный человек ведь не станет в месяц тратить на психостимуляторы стоимость неплохой иномарки: тысяч пять долларов, а кокаинист — легко. Говорят, окружение одного тогдашнего мужа Примадонны[174] (он сам, охранники, помощники и прочая челядь) потребляло по двадцать граммов в день. А владелец сети магазинов импортной аудиовидеотехники, ставший в наши дни крупным банкиром, — и того больше. Но с этими все понятно. А вот сколько было иных, куда менее заметных потребителей!

При этом сам оборот кокаина в глобальном раскладе — мелочь.

Мало кто это понимает сейчас. Я уже говорил: Владимир Путин никогда не был наркобароном, ФСБ никогда много не зарабатывала на поставках наркотиков в Россию, однако информацию спецслужбы собирали доскональную. И не только официальные спецслужбы, но и безопасники[175] разных уровней, включая государственное управление на уровне регионов. А именно таким безопасником при Собчаке и был Владимир Путин, которого в начале девяностых кадровые офицеры гэбухи на дух не переносили как изменника и предателя идеалов. Контролировать трафик несложно: круг достаточно узкий, отношения тесные, образ жизни похожий. Дилеры — все как на подбор агенты. Просто лафа для любого, кто понимает устройство сети, а все выпускники Краснознаменного института[176] понимали. Но не все так просто: кокаин как коммерческий продукт и бандитов, и ментов, и спецуру[177] интересовал мало, главное — контроль за потребителями: кто и откуда.

Итак, в девяносто четвертом году, на волне расслоения общества на «старых русских» и «новых», «первый», как назвали в Петербурге экспортный порошок, стал распространяться очень активно. Открылось минимум десять кокаиновых клубов. (Впоследствии большая часть потеряла марку, став заведениями «колесными» и «спидовыми»[178]. Кстати, параллельно открылось несколько «кислотных» заведений, рассчитанных на потребителей ЛСД. Но это совсем отдельная история.) «Конюшенный двор» напротив Спаса на Крови оказался настоящим пионером: в малюсеньком клубе даже столики сделали стеклянными, чтобы удобнее было пахать дорожки. Кредитки были редкостью, поэтому использовали всякие другие карточки, например пластиковые клубные пропуска. Владельцы заведений заказывали их за границей — считалось особым шиком раздать своим випам именно такие карты. Свернутая в трубочку стодолларовая купюра была в тренде как вечная непреходящая ценность, но в середине девяностых Петербург кокаиновый породил новый стиль: соску-пустышку на веревочке в качестве кулона. Угар был полный: однажды молодая уборщица-провинциалка, убирая со столика пустую посуду во время вечеринки, решила заодно протереть пыль и смела со стеклянной поверхности пару дорожек — к ужасу пафосного режиссера-клипмейкера, впоследствии ставшего гражданином США и академиком. В тот момент у него, говорят, в каждой ноздре уже жило по грамму — бедолага просто смотрел на это выпученными, как у Надежды Константиновны Крупской, глазами и не мог пошевелиться: так его расплющило[179].

Кокаинисты редко умирали, разве что немолодые грузины и даги от инфарктов и инсультов. Почти никогда не крушили мебель и уж точно никогда не дрались. Все-таки продукт был качественный, почти не разбодяженный[180] детскими молочными смесями и мелом.

Только смелым покоряются моря

Почему в Петербурге кокаин стоил дешевле, чем в Москве? Да потому, что банановозы[181] приходили именно в питерский Морской порт. Технология простая: у наркокартелей есть колл-центры, расположенные в разных странах. Например, в Венесуэле, самой Колумбии или какой-нибудь Камбодже. Связь обычная — телефонная. Звонящий называет количество и пункт прибытия: Петербург, Амстердам или Гамбург. Сотрудник колл-центра обсчитывает заказ по текущему курсу местной биржи (да-да, курс плавает, это зависит от капризов погоды, активности властей, урожая и прочих факторов. Средняя цена крупного опта без сопровождения — от четырех до десяти долларов за грамм, если партия меньше, то дороже) и называет имя человека, которому надо перевести деньги, номер заказа и адрес электронной почты. Как правило, получатель денег — житель совершенно левой страны, например Испании. Ему отправляют сумму по частям через Western Union или другую систему платежей (их гораздо больше, чем кажется среднему обывателю, просто они в тени и, в отличие от Western Union, себя не рекламируют и офисы шифруют под кафе узбекской кухни или индийские / китайские рестораны).

Итак, деньги получены. Покупается с рук подержанный мобильник, на левый паспорт оформляется сим-карта, отправляется письмо с номером заказа. Тут же приходит подтверждение о получении денег и дата отправки. Телефон и симка выбрасываются. Покупается новый комплект, и через какое-то время снова приходит письмо: теплоход такой-то, закладка[182] в грузе бананов, ящики такие-то, на таких-то палетах[183]. Это если получатель груза — оператор, владелец