Бой вот-вот должен закончиться. Сейчас раимины перегруппируются, чтобы атаковать корабль на встречном ходу и в одной точке – разумное решение, так у них действительно появится шанс пробить защиту – и стрелки шлиссдарка уничтожат их одним или двумя залпами. На этом корабле управление орудиями выведено на главную панель управления. Раимины либо не знают об этом, либо подзабыли, увлекшись атаками. Они не видят людей у баллист и воображают, будто могут действовать безнаказанно.

– Смотри, – сказал Тир, – сейчас…

И поморщился, когда слаженный залп носовых орудий буквально смел с неба две трети болидов. Машины, пораженные зажигательными снарядами, взорвались, расцветив ночь кричащим от боли фейерверком. Шлиссдарк совершил стремительный маневр, выстрелил с левого борта и с равнодушным величием прошел сквозь рушащиеся с небес обломки.

Только сейчас орудийные расчеты отправились по своим местам, чтобы перезарядить баллисты.

К этому нужно будет привыкнуть. К тому, что убивать можно не только людей, но и машины. Привыкнуть нужно, однако не факт, что этим придется заниматься. Хозяин, кем бы он ни был, станет использовать Тира по назначению, а его назначение отнюдь не в том, чтобы вести воздушные бои.

Но Лонгви, город, где делают дгирмиши – и не только дгирмиши…

Тир улыбнулся. Этот город уже начинал ему нравиться.

На туристическом кристалле не было городских видов. Ни одного. Карта была, были схемы маршрутов городского транспорта, была адресная база гостиниц, ресторанов, посольств и отделений городской стражи, были шон-коды («номера телефонов» – перевел «толмач», и Тир в который раз умилился старательности приборчика), словом, было много всего, но ни одной завалящей картинки с хоть какой-нибудь завалящей достопримечательностью.

Это показалось странным.

И это казалось странным до двух часов ночи.

А в два часа шлиссдарк совершил разворот, повернувшись к земле правым бортом, и пассажиры увидели Лонгви. Феерию света, море огней, сверкающий драгоценный камень в черной оправе скал Варигбага.

У Казимира вырвался какой-то нечленораздельный эмоциональный возглас, потонувший в единодушном восхищенном вздохе остальных пассажиров.

– Ага, – кивнул Тир. – Почти идеальный круг диаметром пятьдесят километров. Население – два миллиона. С пригородами – три миллиона. Плюс полная электрификация всего баронства.

Про электрификацию – это он уже от себя добавил. Остальное было прямой цитатой из путеводителя. Правда, там размеры города указывались не в километрах, а в харрдарках, и было их не пятьдесят, а двадцать. Но это уже особенности перевода.

Для князя Мелецкого, как и для Тира, числа не были пустым звуком, и вроде бы он должен был заранее представить себе, что им предстоит увидеть.

Хотя, конечно, в полной мере этого не представлял и сам Тир.

Теперь они разглядели пригороды – озера неяркого света на темной земле. Промышленные и сельскохозяйственные центры, от которых зависело существование огромного города. Здесь использовали магию. Здесь ее было больше, чем на всей остальной планете. Еще одна странность Саэти, с которой, видимо, тоже придется разбираться: почему другие государства не перенимают опыт Лонгви? Что мешает повсеместно использовать имеющиеся технологии?

А город, приблизившись, из сверкающего бриллианта превратился в тончайшее кружево золотой и серебряной проволоки, в морозный узор на стекле, в ледяную розу с каплями росы на прозрачно-хрупких лепестках.

– Снежинка, – произнес Казимир, стараясь говорить как можно небрежнее.

У него не получилось.

А сравнение было удачным. И правда – снежинка, нерукотворный шедевр. Сходство усиливалось тонкой вязью мостов и ажурных галерей, связывающих между собой разные ярусы Лонгви. Опалесцирующие, матово сияющие здания парили в воздухе, серебряные нити удерживали их, не позволяя улететь. В полукилометре над городом медленно вращался вокруг своей оси дворцовый комплекс…

Тиру потребовалось сосредоточиться на тексте путеводителя, чтобы стряхнуть очарование и сообразить, что это не дворец, а клиника Самата Гахса. Еще одного керта, кстати. А теперь самое время вспомнить, что главный архитектор Лонгви, творец этого чуда, носит имя И’Слэх. Исхар И’Слэх, отец Грэя И’Слэха, кардинала Лонгви.

В городе что, действует кертская мафия? Или барон питает слабость к кертам?

Скорее второе. Поскольку клиника обладает правом экстерриториальности и находится под защитой – личной защитой – все того же барона Лонгвийского. Дались ему керты!

А многоярусный сияющий город уже предстал во всей своей запредельной красоте. От вершины купола над летучей клиникой Гахса до небоскребов, стоящих на земле, но тоже рвущихся в небо. Великолепные башни, не из стекла и бетона – из хрусталя и мрамора, и еще шпили и купола храмов, темные парки вокруг спящих особняков, мосты над паутиной каналов, и редкие в этот час, похожие на светящихся ос болиды, и медленные, грузные, как майские жуки, аэробусы.

Как, бишь, они называются по-лонгвийски?.. Анлэтхе – «круглобокие». Подходящее название.

Сделав посолонь круг над городом, шлиссдарк перевернулся на брюхо и направился в сторону летного поля.

Это была традиция – пассажиры должны взглянуть на Лонгви с неба, увидеть его целиком, воспринять насколько хватит восприятия. И восхититься.

– Увидеть Лонгви и умереть, – продекламировал Мелецкий, с трудом отводя взгляд от зарева по правому борту.

– Может, и так, – сказал Тир.

Здесь мы можем летать бескрылыми.

Михаил Башаков

Лонгви. 2550-й год Эпохи Людей. Месяц зорвальд

Этот город не переставал восхищать его. Прекрасный Лонгви, не просто стремящийся в небо – взлетевший туда. Город, существующий в четырех измерениях: в трех пространственных и еще в одном – идеальном, в измерении полета. И дело было даже не в парящих в небе зданиях, дело было в том, что в Лонгви жили люди, умеющие летать. Летать в том понимании, которое Тир вкладывал в это слово. Разумеется, такими были не все лонгвийцы, далеко не все, и тем не менее, бродя по городским улицам, он наслаждался обманчивым ощущением, будто для Лонгви гениальность – это норма, а не исключение из правил.

Сначала, в первые недели жизни здесь, слова: «в Лонгви все должно быть самым лучшим» вызывали только насмешку. Теперь, к исходу третьего месяца, Тир знал: в Лонгви все – самое лучшее.

К людям это конечно же не относилось. Людям почему-то всегда и везде делаются поблажки. Но лонгвийцы хотя бы стремились к идеалу. Перфекционизм был естественным состоянием души любого аборигена.