человек было слишком рискованно. Хабаров возвращается в Якутск, замышляя новый, более длительный, рассчитанный на два-три года поход. Набрав новую «немалую ватажку и оружья, и харчу, и шанцевых железак» с запасом, Ерофей Павлович летом 1651 года выступает из Якутска.

В новой «наказной памяти» воевода велит ему, «где велико можно», ставить в пути остроги.

В устье реки Албазин Хабаров закладывает большой острог того же названия — первый русский город на Амуре, превратив его в сильнейшую по тем временам крепость, которая с честью выдержала «великую осаду маньчжурцев».

Большие испытания выпали на долю Хабарова и его людей и на этот раз. Когда иссякли припасы, начался голод, цинготный мор. Местные туземные князьки, подстрекаемые маньчжурами с правого берега Амура, устраивали частые набеги или по ночам из-за деревьев пускали в русских отравленные стрелы из луков. Да и в самой ватажке стали возникать раздоры. Однажды ночью часть отряда взбунтовалась, многие разбежались по тайге.

Чтобы не срывать похода, Хабаров с полпути посылает в Якутск нарочных просить у воеводы подмогу людьми, оружием, припасами.

В это же время, обеспокоенный долгим отсутствием вестей от Хабарова, воевода направляет на поиски его ватажку во главе с Иваном Нагибой. Нагиба, в точности повторив путь Пояркова, нигде не обнаруживает следов Хабарова и добирается до амурского лимана.

Нагиба и здесь решает следовать Пояркову: строит кочи для морского плавания. Однако зима пришла в том году рано, морозы ударили как раз, когда Нагиба со своим отрядом находились в открытом море. Крепкие морозы быстро сковали пролив. Дощатые суденышки затерло льдами, и мало кому удалось спастись.

Между тем весть об открытии Ерофеем Павловичем Хабаровым богатых амурских земель через нарочных, посланных в Якутск, доходит и до Москвы. В столице смелые действия Хабарова получают высокую поддержку. В помощь его поредевшей ватажке срочно посылают отряд служилых людей под началом дворянина Дмитрия Зиновьева.

С этого времени — 1653 года, — можно считать, началось освоение впервые открытых русскими землепроходцами амурских просторов. Как и велено было в столице, в удобных местах воздвигались остроги и посады, где и селились пашенные крестьяне.

За свои походы на благо России Ерофей Павлович Хабаров был принят в Москве с милостью и почестями и пожалован саном боярина.

Позднее по дорогам, открытым Поярковым и Хабаровым, идут и другие землепроходцы, всякий раз расширяя пределы нашего государства и одновременно добывая все новые и новые сведения об Амуре, в том числе и о загадочной земле, что лежит против устья реки.

В известном «Сказании о великой реке Амур, которая разгранила русские селения с китайцы» Николай Спафарий писал: «...великая река Амур в океан впала одним своим устьем: и против того устья есть остров великий...»

Речь несомненно шла о Сахалине, который долгое время считали полуостровом.

К такому же ошибочному заключению пришел в 1783 году знаменитый французский мореплаватель Лаперуз. Следуя на своем корабле вдоль Татарского пролива к северу и открыв глубокий для стоянки больших кораблей залив Де-Костри, Лаперуз решает войти в лиман Амура.

Сойдя на берег, он расспрашивает гиляков о прибрежных землях, но те не понимают иностранца. Тогда Лаперуз чертит на влажном береговом песке материковую землю и поодаль от нее Сахалин. Гиляки, поговорив между собой на незнакомом французу языке, проводят между речным берегом и Сахалином жирную линию, как бы показывая этим, что они соединяются землей.

Лаперуз, видимо, не поверил туземцам и, вернувшись на судно, решил искать выход из Охотского моря в амурский лиман. Чем дальше уходил французский корабль, тем больше встречалось банок и мелей. Даже выслав вперед шлюпку с промером, французы то и дело натыкались на них. В конце концов французы вернулись на корабль, решив, что туземцы, проведя линию на береговом песке, действительно показали: Сахалин — полуостров и устье реки не имеет свободного выхода в море.

Через десять лет после Лаперуза к такому же ошибочному выводу пришел англичанин Броутон, которому даже на своем мелкосидящем судне не удалось пройти лиман. Встретив первые же мели, он лег на обратный курс.

О том, что амурский лиман непригоден для прохождения больших морских кораблей, писали в своих рапортах в Петербург и русские мореплаватели Крузенштерн и Гаврилов.

На рапорте Гаврилова Николай I написал: «Весьма сожалею. Вопрос об Амуре, как о реке бесполезной, оставить».

Совсем другого мнения был Г. И. Невельской. Он был твердо убежден, что такая большая река, как Амур, не может теряться в песках, что она имеет свободный выход в море и что Сахалин не полуостров, как думали прежде, а остров.

Но для того, чтобы доказать это, «...нужны были люди, — писал Невельской, — которые бы решались действовать... вне повелений, люди, вместе с тем одушевленные и гражданским мужеством и отвагою, и готовые на все жертвы для блага своего отечества». И люди такие нашлись, они не только разделяли мнение Невелького, но и преисполнены были решимости идти с ним рука об руку.

Осенью 1849 года Невельской покидает Петербург и уходит на транспорте «Байкал» к берегам Камчатки. Там, вдали от столицы, несмотря на высочайший запрет, за что впоследствии был разжалован, он на свой страх и риск с командой из верных ему морских офицеров принимает решение отправиться в плавание на том же «Байкале» в устье Амура. В пути он изыскивает фарватер, входит в пролив, отделяющий Сахалин от материковой земли, и берет курс в лиман, оказавшийся доступным для прохода больших кораблей.

«От имени Российского Правительства, — гласит приказ Г. И. Невельского, — сим объявляется всем иностранным судам, плавающим в Татарском заливе, что так как прибрежье этого залива и весь Приамурский край до корейской границы с островом Сахалин составляют Российские владения, то никакие здесь самовольные распоряжения, а равно и обиды обитающим инородцам не могут быть допускаемы. Для этого ныне поставлены российские военные посты в заливе Искай и на устье р. Амур».

«1 августа 1850 г., — сообщает Невельской, — я достиг мыса Куегда, и здесь, помолясь господу богу, в присутствии собравшихся из окрестных деревень гиляков и при салюте из фальконета и ружей поднял русский военный флаг. Оставив при флаге военный пост, названный мною Николаевским и состоящий из шести человек матросов при фальконете и шлюпке, я сам отправился на оленях через горы в Петровское».

Так был заложен будущий город Николаевск-на-Амуре.

«После двух веков, — читаем мы