— Разумеется, я же нахожусь в Атлантиде, — громко отметила она, глядя вверх на купол над ее головой. — Или так, или у меня нервный срыв.

Эрин похлопала Кили по руке.

— Всё в порядке. Это в самом начале затрагивает всех нас, бедных людей.

Только ее действия совершенно не соответствовали ее словам о бедной женщине. Эрин воздела руки в воздух, закинула голову назад и стала петь. Песня была бессловесной, мелодия ее настолько сочилась темнотой и силой, что, казалось, не могла исходить из человеческого горла.

Ноты почти обрывали эмоции Кили, вызывая давно забытые воспоминания о боли и отчаянии. Уныние нахлынуло на нее, беспомощность жизни, прожитой без пользы — потенциально нереализованная, растраченная понапрасну возможность. Сожаление и острая боль вины разлилась в ней, — вся боль, которую она перенесла, бурлила в ней, как ядовитые испарения раскаяния и страдания.

Она хотела умереть. Она заслуживала смерти. Почему она всё еще дышит? Она обнаружила, что сжимает руками траву, которая разнилась оттенками от вибрирующе зеленого до простого серого, похожего на цвета ее плачевного, жалкого мира.

Резкий голос прорезал туман, сжимающий душу в жадных когтях.

— Достаточно! Эрин, довольно. Твоя песня не имеет никакого эффекта на Дикую Магию, но довольно резко влияет на всех, кто стоит поблизости.

Кили моргнула, когда песня утихла, снова приходя в себя. Она поняла, что заговорил Аларик, потому что он схватил Эрин за плечи и мягко тряс ее.

Серебристо-синий свет окружал их, но когда он отступил, Кили поняла, что свет исходил лишь от Эрин.

Эрин каким-то образом пела отчаяние в реальности. Здравствуй и Добро Пожаловать в Центральное Бюро Сказок.

Кили с трудом поднялась на том месте, где она упала на колени. Она осмотрелась и увидела, что прибыло подкрепление. Еще около дюжины воинов, также упавших на землю. Она начала отворачиваться от портала, поняв, что один из вновь прибывших воинов со взглядом настойчивой решительности наклонился над копьем.

Над острым концом. И он толкал его в грудь.

Она вскрикнула и побежала, зная, что вовремя не успеет.

— Нет! Это была музыка! это просто музыка! Кто-нибудь, остановите его!

Ошеломленный воин посмотрел на нее. В одно мгновение другой воин выбил копье из его рук. Пока она лежала там, на спине, ветер обдувал ее. Она начала смеяться. И когда начала, то не смогла остановиться.

Она увидела два лица, смотрящих на нее. Двое воинов, которых она поразила совсем не грациозным приближением. Они казались встревоженными, что заставило ее хохотать еще громче.

— Это, должно быть, нервный срыв. Я слишком много работала, и поэтому мой мозг просто взял небольшой отпуск. Это фантазия, вот почему я окружена магией, вампирами и роскошными мужчинами, о Боже, — сумела сказать она между болезненными резкими вздохами.

Один из мужчин улыбнулся, но другой, тот, кто был на грани наколоть себя, как шашлык, оставался серьезным.

— Я не знаю, почему это так на меня подействовало, миледи, — сказал он. — Но я вечный ваш должник, за то, что вы спали меня от моих действий.

Он протянул к ней руку. Когда он поднял ее на ноги, она отчаянно пыталась обрести контроль над собой. Когда ее смех затих, то она услышала другой звук.

На сей раз это точно была не музыка. Это был ужасный, разрывающий душу вопль.

— Кажется, твоя музыка подействовала на вход, убрав звуковой барьер, — сказала Аларик Эрин, которая подвинулась к Вэну. — Я не уверен, что это к лучшему.

— Я никогда не слышал подобного звука от Джастиса, — сказал Вэн. — Что бы Анубиза не сделала с ним… — он оставил свое предложение незаконченным, подвинувшись, чтобы прикрыть Эрин, и вытащил кинжалы из ножен. — Время вечеринки. Я надеюсь, что, по крайней мере, он хоть немного разумен, или что ты сможешь остановить его прежде, чем он причинит вред, Аларик.

Взгляд Кили метнулся к входу, и последние остатки смеха исчезли, как будто их никогда не существовало. Потому что ее воин — тот, кого они назвали Джастисом — подошел к окну, и его ужасные крики затихли, будто кто-то щелкнул выключателем. Он поймал ее взгляд своим, лицо напряглось, как будто он ждал, что она осмелится отвернуться.

Вблизи он оказался даже более пугающим. Под кровью, въевшейся грязью и спутанными волосами она заметила, что он похож на братьев, за исключением синих волос. Под всей этой грязью, она знала, что волосы синие. Она знала, что они прекрасны. Она видела его волосы чистыми и блестящими так много раз на протяжении многих лет, когда он собирался вырезать маленькую рыбку.

Красота — верное слово, она поняла, что все еще в плену его глаз. У Джастиса была темная красота, словно у падшего ангела, который обратился в хищника и действовал на земле. Но более того, кроме физической характеристики, было что-то в его присутствии — что-то в его глазах — что взывало к ее первобытной части так, как никогда не случалось, когда она видела его в своих видениях.

Связь была настолько сильной, что она споткнулась, забыв, как дышать. Всё ее тело потянулось к нему, обращая внимание на всё, что он мог сказать и сделать.

Но он молча стоял, просто глядя на нее, пока страшное существо за ним подходило всё ближе. Потом Джастис поднял меч и направил его прямо на нее, не глядя на своих братьев, на Аларика и остальных, словно их не существовало. Джастис просто смотрел на нее, его ледяные черты вытянулись, словно он знал ее, словно презирал ее. Она задрожала, не в состоянии заговорить.

Он ответил ей тем же молчанием, не говоря ничего еще целую минуту.

Конлан посмотрел на Кили, потом повернулся к своему брату.

— Джастис? Ты можешь нас слышать?

Взгляд Джастис метнулся к Конлану, но он не показал вида, что услышал и понял слова до того, как снова посмотреть на Кили. Продолжалось молчание, во время которого никто, казалось, не знал, что сделать или сказать, когда он заговорил резким, хриплым голосом.

— Ты… она. Ты — Кили.

Его слова были скорее требованием, а не вопросом. Она кивнула, как будто что-то заставило ее ответить.

— Да, — ответила она, ее голос был едва громче шепота. — Я — Кили.

Он улыбнулся широкой опасной улыбкой, и белизна его зубов была почти шокирующей в темноте его лица.

— Мы — Джастис, — сказал он. — И ты принадлежишь нам.

Джастис пристально посмотрел на женщину, удивляясь, когда и как она стала центром его вселенной. Удивляясь, как могла она быть такой красивой, что сияла, словно камень в огранке Атлантиды. Его притягивала храбрость, которую он видел в ее глазах, и — всего на миг — благородство и честь посоветовали ему отвернуться. Остаться в Пустоте и никогда, никогда не пытаться найти ее снова. Она была светом в его тьме, а он был искорежен.