— Вряд ли я нахватаюсь умения шить или придумывать костюмы, даже если буду двадцать лет стоять у тебя над душой, — возразил парень.

— А ты попробуй, — улыбнулась я и ткнула его кулаком в предплечье.

— Да запросто! — принял вызов Виктор. — Сегодня и начнем. Расскажешь мне что-нибудь интересное из истории театрального костюма? — загадочно улыбался парень.

Заигрывал и явно намекал на свидание, которое мне совершенно ни к чему. Поэтому я склонилась к парню, снова сокращая дистанцию до интимной, так что наши головы едва не касались друг друга, и сказала:

— Ну-у, да, но только если ты расскажешь мне, почему прима халтурит роль и не сводит с тебя глаз.

* * *

Сдача объекта — всегда-то нервотрепка, а сегодня, когда чувствовал себя выбитым из колеи, бесило все. И это граффити плохой приметой резануло по нервам, как смычком, и непонятно с чего взявшаяся решимость распланировать несуществующий кабинет в несуществующей башне несуществующего Делового квартала бесила идиотизмом, и приглашение Кати на ужин… Но совсем добило ее желание загладить вину перед Кирюхой с Ниной.

Что случилось с Сабиной? Какая муха ее укусила?

Я люблю свою жену, но я не дурак — прекрасно знаю, что это заносчивая, тщеславная и свободолюбивая девушка. Иногда сам удивляюсь — что нас удерживает вместе? Она не хочет детей, не любит, когда ее контролируют, тратит деньги на внешнюю мишуру и ее нисколько не интересует ни мой круг общения, ни моя работа. Она считает, что строить — это скучно. Ее даже не заинтересовал дизайн-проект интерьера ни второй половины дома, ни второго этажа, ни мансарды, ни участка. Она словно отдала мне на откуп все это, ответив на вопрос «Как ты хочешь, чтобы это выглядело?» простым и совершенно ничего мне не сказавшим «Это должно быть вау!» Я думал, мы будем вместе выбирать мебель, обои, шторы, что-то обсуждать и о чем-то спорить, а она просто отмахнулась от собственного дома, будто пришла в него лишь временно пожить.

И этим убила мой запал. Я сделал кухню, санузел, прихожую с холлом-гостиной, нашу спальню и террасу — ровно то пространство, в котором мы обитали.

И вот сегодня я вдруг подумал, что приду домой, тряхну жену за грудки и потребую принять участие в обсуждении, как будет выглядеть наш остальной дом. В конце-то концов! Только когда я делал для нее гардеробную комнату, она придиралась к мелочам и высказывала свои пожелания. Даже внутреннее его наполнение сама расчертила, хоть и весьма по-детски.

Я думал об этом всем по пути домой после сдачи объекта. Шагал размашистым шагом и не мог отделаться от ощущения, что что-то с нашей семьей не так. Мы не сидим вместе на веранде, не говорим о сокровенном, не строим планов, не гуляем вместе, нигде не бываем, не готовим вместе еду, не смотрим вместе телевизор… У нас дома всегда тишина, мы не приходим друг к другу в кухню, когда кто-то из нас там готовит. Мы просто вместе едим и спим в одной постели.

Я ее даже не ревную.

Мне тридцать семь лет. Ей двадцать пять. Она очень красивая девушка, сексуальная и совершенно нецеломудренная — она не была невинна, когда мы познакомились, и мы переспали в первый же вечер, и она прекрасна в постели: горячая, отзывчивая, раскрепощенная…

Но я ее не ревную. Хотя если представить, что кто-то к ней прикоснется — внутри поднималась злость.

Еще вчера моя семья была идеальна. Наши отношения, не омраченные ссорами по пустякам, были идеальными. А сегодня я не мог отделаться от привкуса синтетики, который появился, когда я думал о нас с Сабиной. По-моему, только в постели мы были настоящими. Я — похотливым зрелым мужиком, который до ломоты в члене хочет молодое тело своей жены. Она — горячая молодка, которая хочет зрелого опытного самца.

Но не хочет от него детей.

От этой мысли в голове взорвалась ядерная боеголовка. Придя домой, я разнес гостиную в хлам: содрал шторы и оборвал люстру, смел в ведро рамки с картинками — мы даже фото в них не вставили! — и статуэтки, вышвырнул на улицу мебель и принялся обдирать обои, отрывать плинтуса и лепнину вокруг камина.

Все серое.

Я никогда не любил этот цвет, но сделал все кругом серое. Смотрелось хорошо. В спальне этот серый был жемчужно-перламутровым и комбинировался со сливочно-белым, а в цинково-серый в гостиной я привнес фиолетовый, получив интересный сизо-фиалковый оттенок. И все на самом деле получилось круто. Панорамные окна и букеты искусственных цветов на столе стали яркими пятнами.

Дорого, стильно, уютно.

И серо.

Просто пятьдесят оттенков серого.

Прошелся по всем жилым помещениям: серый с серебристыми нитями мрамор в санузле, цвета мокрого асфальта с голубоватыми стеклами кухонный остров и гарнитур, серая плетеная мебель во дворе, ворота — грифельно-серые, как и дорожки, брусчатка и…

…настроение.

Присел посреди опустевшей комнаты на корточки и набрал номер Кирилла:

— Да, бро? — отозвался он, и я услышал на заднем плане, как его зовет пить чай Нина, а дочка что-то радостно тараторит, а сам он, похоже, только что над чем-то смеялся.

Когда я последний раз над чем-то смеялся дома? Я, вообще, смеялся дома хоть раз? Вот чтобы весело, от души, чтобы душа радовалась? Чтобы тепло в ней было, а не метелило серостью…

— Тебе на дачу мебель нужна?

— С этого места поподробнее… — сразу подобрался друг.

— Приезжай забирай, пока дождь не испортил. Весь двор завален, не пройти.

— Не понял…

— Не тупи. Бери Леху с «Газелькой» и приезжай, пока я добрый.

Я отбил звонок и усмехнулся — добрым я сегодня даже близко не был.

* * *

Виктор сегодня словно озверел. Сабина чувствовала себя солдатом на плацу, а не примой на сцене. Главнюк гонял ее, как нерадивого служаку, не способного даже шагу сделать правильно. Ему не нравилось абсолютно все: как она поворачивала голову, как произносила слова, как держала спину, как смотрела на него… За эти взгляды он вообще, кажется, готов был задавить… Он орал, бесился, запрыгнув на сцену, и пару раз даже дернул ее, поставив манюркой[26], а в следующей сцене едва не швырнув в руки партнера. Ему — Николаю Войтовичу, засраку[27] — досталось не меньше. По его регалиям Виктор прошелся безжалостно, пообещав отправить играть в ТЮЗ, если он и дальше будет шакалить и хлопотать лицом[28], а не держать его в образе.

Главнюк прогнал все действия пьесы с Сабиной и Николаем на шесть кругов, и было уже за полночь, когда он, сам уставший и раздраженный, выгнал их со сцены и бессильно опустился в реквизитное кресло.