Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Порядок, никто не жалуется. Ты один?
— Да, — Михась сглотнул появившийся в горле комок. — Попали под две тройки драконов. А у вас?
— Надеемся, что без потерь. Пиктийцев не видели, но Марк с Янеком куда-то пропали сразу после атаки.
— Понятно. Когда садиться будем? Я долго не выдержу.
— Да хоть сейчас, только площадку подходящую нужно найти. Как раз и ребят подождём.
Они не знали, что ждать больше некого. Совсем некого.
Пламя взрыва лизнуло крыло слишком низко опустившегося планера. Негорючая ткань обшивки на самом деле не загорелась, она плавилась. И не только она… С рёвом вспыхнули алхимические ускорители, самопроизвольно включившиеся от жара одновременно… Легкокрылый аппарат с серебристой единичкой на хвосте с огромной скоростью влетел в бушующее море огня… Лётчик этого уже не чувствовал.
Мёртвую белизну ледника можно было бы назвать безупречной, но всё портила гигантская воронка и разбросанные вокруг неё дымящиеся обломки. Ледник равнодушен — какое ему дело до упавшей несуразной птицы? Он вечен. Ему всё равно.
Михась только хотел ответить четвёрке-второму, как его там… вроде бы Никита, что нужно пролететь чуть дальше и сесть поближе к лесу, как стрелка указателя засветилась и решительно повернулась остриём вниз. Она с ума сошла, откуда здесь цели? Да и бомбить всё равно нечем.
— Пятёрка-первый, а у меня тут… — голос в переговорнике удивлённо-испуганный. — Пиктийцы?
— Вроде нет, — Михась лихорадочно вспоминал занятия, на которых изучали поведение и цвета артефакта в зависимости от ситуации. — У меня зелёным горит. Садимся?
— Давай.
— Только я первым, а вы не торопитесь.
— Добро. Миха, покружим ещё.
Ну и где тут садиться? Кругом камни, всё изрезано бегущими с гор ручьями… А там что за кустики? Ага, вот это хорошо, как раз за ними ровная площадка, а кусты потом погасят скорость. Только зайти с другой стороны, и можно приземляться. Планер жалко — побьется, и крылья оторвёт к кагульей матери. Ладно, всё равно его на себе не утащишь, и придётся бросать. Ну что, привет земля?
Аппарат чиркнул брюхом по камням — площадка оказалась не такой идеальной, как выглядела сверху, подпрыгнул, снова плюхнулся со страшным треском, выбросив сноп искр и, прочертив глубокую борозду, воткнулся в заросли. Михася бросило вперёд и, если бы не привязные ремни, точно бы выкинуло из кабины. Нет, не зря младший воевода Логгин Ватутинка вдалбливал меры по безопасности в бестолковые головы — очень даже пригодились. Если с благословения Триады доведётся остаться в живых, обязательно нужно будет отблагодарить преподавателя бутылкой самой крепкой ракии. Да что бутылкой, и бочонка мало!
А внизу хорошо! Травой пахнет, цветами… и дымок от близкого костра перемешивается с восхитительным ароматом жаренного на углях мяса. И, судя по запаху, его чуть сбрызнули сухим фиарнольским вином. Красота! Вот только какая-то холодная железяка упирается прямо в левое ухо…
— Ну, здравствуй, птичка перелётная!
Михась резко повернулся на голос и замер с удивлённо открытым ртом — в лицо смотрел раструб огнеплюйки.
— Извините, я…
— О, да он по-нашему говорит! Кто таков?
Лётчик моргнул и обнаружил, что огнеплюйка находится в руках огромного человека в потрёпанной форме роденийской пограничной стражи. Свои?
— Рядовой Кочик! — отрапортовал Михась и попытался вылезти из планера.
— Сидеть!
— Но…
— Откуда, куда, зачем?
— Возвращаюсь с задания.
— С какого, позволь полюбопытствовать? — пограничник нахмурился, хотя перечёркнутое шрамом лицо и без того выглядело угрожающе. — Говорить будем?
— С секретного.
— Даже так? Ничего, у нас даже пиктийские дракониры соловьями поют.
Помощь пришла неожиданно — смутно знакомый голос послышался откуда-то сбоку:
— Оставь его, Борис, это точно свой. А ну вылезай, боец.
— Мягкий ты, Еремей, — укорил пограничник, но огнеплюйку опустил.
— Ага, и очень добрый, — заросший бородой человек подошёл поближе и оглядел Михася. — Кочик, значит?
— Да.
— Прогульщик, дебошир, пьяница и бабник?
— Не-е-е… Профессор, вы?
— Нет, пиктийская императрица! Чего расселся?
— А-а-а…
— И без вопросов! Тебя кто просил прямо на костёр садиться?
Лётчики грустили. Все трое грустили, так как закопченных котелков имелось в наличии ровно три штуки. А чем отмывать, песочком? Так нет в горах песочка, одни камни и немного принесённой ветром пыли, которую редкие травинки да кустики считают землёй. И вцепляются в неё намертво.
— Михась, а это точно профессор? — Никита поставил грязную посуду в воду и тяжело вздохнул. — Не похож. Вот и Фима сомневается.
— Так и есть, — Кочик со злостью тёр котелок пучком травы. — Он у нас в университете лекции по древнебиармийскому шаманизму читал.
— Тоже хочу учёную степень, — мечтательно произнёс молчавший до сих пор Ефим Подобед, третий номер из четвёртого звена. — Выучусь и стану точно таким же живорезом.
Все дружно посмотрели на отмываемую посуду — можно верить, можно не верить, но драконья печёнка в супе является наглядным подтверждением способностей профессора. Жалко только, что не пришлось попробовать её жаренную на углях — Миха умудрился приземлиться точно в костёр, что при недостатке дров стало весьма тяжким проступком. Если похлёбку с помощью магии сварить не проблема, то для жарки сия метода никак не подходит. Портится ценный продукт, приобретая вкус и твёрдость подошвы старого и донельзя заношенного сапога.
Никита оглянулся и зашептал:
— В университете все колдовать умеют?
— Сдурел? — возмутился Михась. — Это у пиктов только, а мы пользуемся энергией Владыки! Говори, да не заговаривайся!
— Но как же…
Кочик развёл руками. Он сам недоумевал, каким образом профессор Баргузин смог установить вокруг партизанского лагеря завесу невидимости, заставить гореть камни, сшибать драконов из обыкновенной станковой огнеплюйки… И сотворить ещё много чего интересного.
— Я так думаю, ребята, что нам всё объяснят.
— Когда?
— Со временем. Мы разве куда-то торопимся?
У роденийской столицы нет названия, и местные жители говорили о ней попросту — Цитадель, подразумевая, в зависимости от интонации, или сам город, или возвышающуюся над ним крепость. Иностранцы же, незнакомые с тонкостями произношения, часто попадали впросак, и бывали случаи, когда чужеземные купцы колотили в ворота, на полном серьёзе уверяя, что в резиденции Владыки жить не могут без пары-другой телег с солёной рыбой или целого обоза со шкурками большеухих тушканчиков. У охраны даже существовало соревнование — кто таких гостей пошлёт дальше и изощрённее.