В два прыжка Родриго пересек комнату и схватил ночного дружка за грудки.

– Я тебе сейчас покажу, как я встречаю мужчин, которые прокрадываются в мой дом по ночам!

– Родриго, не надо! – закричала Энни.

Не обращая на нее внимания, Родриго встряхнул незнакомца и замахнулся на него кулаком:

– Ах ты сукин сын!

В ту же секунду гость Энни ударил его коленом в пах, Родриго показалось, будто в него вонзили лопату. Дыхание перехватило, из глаз посыпались искры. Рука разжалась, и он начал валиться на пол. Ниже, ниже в бездну боли. Его противник тут же стал коленом ему на спину и заломил руку назад. Боль пронзила плечо.

– Ему больно? – спросила Энни гостя.

Родриго попытался собраться с силами, чтобы сбросить противника, но от падения его дыхание сбилось с ритма.

– Не думаю. Ну, может быть, совсем немного, но он сам напросился.

Родриго решил, что лишился рассудка – это был женский голос. Господи, неужели до такого незавидного положения довела его женщина?

– Родриго, – сказала Энни. – Это не то, что ты думаешь. Если она отпустит тебя, ты обещаешь, что не нападешь на нее снова?

Он промычал что-то в знак согласия. Женщина отпустила его руку и встала. Очень медленно, преодолевая адскую боль от малейшего движения, Родриго ухватился за ножку кровати и поднялся на ноги.

Энни зажгла свечу. В ее неверном свете лицо девушки показалось ему бледным, но следов раскаяния или сожаления на нем не было. Когда его глаза совсем привыкли к тусклому освещению, Родриго посмотрел на незнакомку и от изумления едва снова не свалился на пол. Дыхание перехватило, но уже не от боли.

Она сбросила плащ и осталась в мужской рубахе. Ноги ее были голыми, через плечо переброшена толстая черная коса. При взгляде на лицо женщины у него остановилось дыхание.

Никогда в жизни он не видел живую королеву, но сейчас ему казалось, что она должна выглядеть именно так. Безупречная кожа, высокие скулы, гордый узкий прямой нос, полные губы, яркие от природы, слегка приподнятые уголки глаз.

Родриго никогда не видел такой изысканной красоты, сразу, мгновенно лишившей его покоя. Это была какая-то экзотическая язычница, принцесса из неизвестного племени, какая-то…

– Валерия, – наконец сказала незнакомка. – Меня зовут Валерия, и я – еврейка.

Она сообщила об этом без всякого страха, хотя услышь ее слова кто-либо, смерть была бы неизбежна.

– Черт возьми!

Родриго сел на кровать и провел рукой по длинным черным волосам. Еврейка. У него в доме еврейка. И она так избила его, что он едва не лишился чувств.

Энни упала перед ним на колени:

– Родриго, не сердись. Ей больше некуда пойти. Мы должны ей помочь!

Он внимательно посмотрел в глаза своей подопечной. Неопрятное лицо, всклоченные волосы и упрямство, открыто светящееся в ее огромных глазах.

– Энни, ты сведешь меня с ума, – пробормотал он. – Мне уже давно следовало бы отдать тебя в монастырь, где тебя превратили бы в скромную, спокойную девушку.

Она, должно быть, услышала в его голосе нотки негодования, потому что усмехнулась:

– А разве существует такое место в мире, где я смогу успокоиться?

– Вероятно, в этом мире нет.

Родриго посмотрел на Валерию. Ее щеки ввалились, а под глазами лежали черные тени. Чувствуя себя усталым как никогда, он поковылял к двери:

– Идемте со мной, вы обе.

Энни встала перед Валерией, как бы защищая ее:

– Что ты собираешься делать?

– Я собираюсь накормить ее, пока она не умерла от голода.

Все время, пока женщина ела, Родриго не мог оторвать от нее глаз. Утонченные манеры свидетельствовали о том, что это настоящая леди. К тому времени он уже почти забыл, что значит настоящая леди, какими утонченными могут быть манеры дамы. Свой бокал она удерживала кончиками пальцев и делала крохотные глотки. Она отламывала кусочки хлеба и погружала их в вино.

От увесистого ломтя белого сыра она откусывала понемногу, отправляла в рот маленькие кусочки бананов и папайи, которые Энни принесла из погреба, располагавшегося во внутреннем дворике. Копченое филе она отодвинула от себя.

Родриго подвинул к ней тарелку.

– Съешьте немного мяса, – предложил он осипшим голосом. – Вам нужно укреплять свой организм.

Она многозначительно посмотрела на мясо…

– Спасибо, не надо.

Тут Родриго неприятно кольнула догадка.

– Иисус Христос, – пробормотал Родриго, – я забыл, – и убрал тарелку со свининой прочь.

Линия ее рта смягчилась. Это еще не была улыбка, но у него появилась надежда увидеть ее в будущем. Родриго едва ли можно было назвать католиком, он был весьма поверхностно знаком с этой религией. Мать учила его в еврейском духе Джозефа Риберы, но пользоваться в обиходе старыми обычаями было слишком опасно.

Потом Валерия заговорила, угадав вопрос, вертевшийся у Родриго на языке.

– Я родилась в Толедо, – начала она, – многие поколения моей семьи жили там. Когда наша вера была объявлена вне закона, многие из моей родни уехали искать родину, более терпимую к таким, как мы. Бабушка и дедушка не представляли себе другого дома, кроме Толедо. Они сделали вид, что приняли христианство. Мои родители и я – мы сделали то же самое, но тайно хранили нашу истинную веру. Мы стали марранами.

Родриго кивнул. Этот презрительный термин использовался по отношению к тем, кто не стал истинным новообращенцем и тайно продолжал справлять еврейские ритуалы и святые праздники.

– В прошлом году я вышла замуж, и мы с мужем переехали в другой район города. Найти нас, полагаю, было всего лишь делом времени. Кажется, церковь награждает доносчиков, – Валерия сделала глоток вина. – Все было кончено. Мой муж под пытками признался, что он иноверец, и умер как мученик за нашу веру.

– Как вам удалось бежать?

– Мне помогли сочувствующие христиане. Мы добрались до Кадиса и…

– Мы? – переспросил Родриго.

Валерия застонала так, словно кто-то пронзил ее ножом, и прижала руки к груди. На ее лице появилось выражение невыразимой боли.

– О Боже, – проговорил Родриго, проникнувшийся ее горем и гневом. – У вас был ребенок?

– Да, – голос ее от горя звучал хрипло. – Сын.

Она отодвинула бокал:

– Он умер. Заразился тифом по пути на Эспаньолу и умер.

– На Эспаньолу? Что же тогда вы делаете здесь?

– Я должна была похоронить сына как полагается, обмыв его крохотное тельце водой и прочитав «Shema Yisrael», еврейскую заупокойную молитву. А на корабле ведь не скроешься, там негде уединиться и, конечно же, меня выследили.