В приливе панического страха Паолина повернулась к двери и стала бить по ней ногами.

– Выпустите меня! Выпустите! Помогите! – кричала она.

Ее голос показался слабым и неубедительным ей самой. Эти красивые стены были словно непроницаемы. Она подумала, что ее, наверное, не слышно даже в нескольких футах.

С чувством полной беспомощности она повернулась к герцогу.

– Неужели в вас нет ни капли жалости? – спросила она.

– Нет, – ответил он. – Всю свою жизнь я получаю то, что хочу. А сейчас я хочу вас больше, чем чего-нибудь раньше.

– Я буду бороться, – произнесла Паолина.

– Посмотрим, насколько вы сильны, – ответил герцог и стал медленно приближаться. Паолина попыталась снова убежать, но не могла сдвинуться с места. Он как будто загипнотизировал ее, так что она могла только стоять, упершись плечами в непокорную дверь и молясь о спасении, хотя и знала, что у нее не было ни малейшего шанса скрыться.

Он подходил все ближе и ближе, его темные глаза возбужденно горели, тонкие губы были плотно сжаты, а руки тянулись к ней.

Она закричала, но крик вышел слабым. Она попыталась сопротивляться, но безуспешно. Его сильные руки крепко держали ее. Она слышала, как от ее усилий рвется тонкое кружево, но он не прекращал целовать ее. Она почувствовала, что проигрывает, ее усилия были совершенно напрасными.

Его поцелуи становились все более настойчивыми и страстными. Она чувствовала, как его руки скользили по ее телу, и ее ненависть и отвращение достигли такой силы, что она чуть не упала в обморок.

Вдруг герцог поднял ее на руки. Девушка снова попыталась сопротивляться, но воля покинула ее. Она знала, куда он нес ее. Он направлялся к полуоткрытой двери в дальнем углу комнаты, которая вела в его спальню.

Она знала, что была полностью в его власти. Ее уже ничто не могло спасти. Все ее попытки сопротивления только еще больше разжигали его. В отчаянии она посмотрела ему в лицо и поняла, что окончательно погибла.

Внезапно раздался жуткий шум и звон разбившегося стекла. Герцог, все еще держа Павлину на руках, резко повернулся и увидел, как портьеры на одном из окон раздвинулись. Герцог невольно ослабил свою хватку, вероятно, от удивления, и Паолина быстрым движением высвободилась из его объятий и спрыгнула на пол.

– Харвей! – только и смогла выговорить она и побежала к нему, стоявшему с обнаженной шпагой, направленной на герцога.

– Харвей! Вы пришли! Как раз вовремя. Слава тебе, Господи!

Слезы текли по лицу Паолины. Во время всего этого кошмара она ни разу не заплакала, но сейчас слезы принесли облегчение и все ее тело расслабилось от сознания того, что она спасена.

– Что вы здесь делаете?

Герцог наконец очнулся и заговорил, а сэр Харвей, отстранив Паолину, подошел к нему.

– Я полагаю, что ответ вам известен.

– Я понял так, что вы приняли мои условия, – заметил герцог.

– Вы что, действительно думаете, что я позволю похитить женщину против ее воли? У вас извращенные вкусы, ваша светлость. Я никогда не навязываю свое общество насильно. Порядочные люди так не поступают.

– Это мое дело, а не ваше, – огрызнулся герцог. – Убирайтесь отсюда, или мои слуги вышвырнут вас вон.

– Я полагаю, что вы удалили слуг на ночь, – ответил сэр Харвей. – Этот вопрос мы разрешим без них. Возьмите свою шпагу.

– А если я откажусь драться с вами?

– Тогда я просто проткну вас, – сказал сэр Харвей. – Я полагаю, однако, что вы джентльмен, а при данных обстоятельствах разница в положении не имеет значения.

Ничего не говоря, герцог вытащил свою шпагу из ножен, висевших на парчовой перевязи на спинке одного из кресел. Ее лезвие отражало свет свечей, когда он без предупреждения ринулся на сэра Харвея. Только необычная скорость, с которой сэр Харвей уклонился от удара, спасла его жизнь.

– Итак, это и есть ваш стиль фехтования, подонок? – процедил он сквозь зубы.

Наблюдая за ними, Паолина подумала, что никогда прежде не видела такой ловкости, быстроты выпадов и твердой решимости победить.

Каждый из них дрался насмерть. Это было ясно по напряжению, написанному на лице сэра Харвея, по стальному блеску его глаз и решительно сжатым губам. Лицо герцога выражало бешенство, клокотавшее в нем, и неукротимую ярость.

Но несмотря на то, что ему мешал такой настрой, из них двоих он был лучшим фехтовальщиком. Он атаковал с яростью, которая ясно показывала Паолине, что никакого снисхождения для проигравшего быть не может.

Во время их сражения маленькие столики, бесценные предметы искусства, стулья с бесчисленными амурами, вазы вместе с их экзотичным содержимым летели на пол. Софа была отброшена в сторону. Обеденный стол кто-то толкнул так, что все свалилось на пол. Орхидеи лежали растоптанными среди разбитых хрустальных бокалов и золотых безделушек, падавших со всех сторон.

– Я убью тебя за это! – крикнул герцог, когда сэр Харвей опрокинул столик, уставленный антикварными вещами из нефрита и эмали, и разбил огромную вазу из венецианского стекла.

– Если только я не сделаю этого раньше, – ответил сэр Харвей. – Существует и такая возможность, не забывайте об этом.

– В этом случае мои солдаты кинут ваш труп на корм воронам, – резко возразил герцог. – И я сомневаюсь, что ваша сестра предпочтет заниматься любовью с ними.

– Ей не придется делать такой выбор, – ответил сэр Харвей и, сделав внезапный выпад, проткнул камзол и ранил герцога в руку. На рукаве сразу показалась кровь.

Возможно, вид крови заставил Паолину понять, что у этой схватки может быть лишь один исход. Если только ранить герцога, он рано или поздно отомстит сэру Харвею и ей и, может быть, добьется их ареста. Только если герцог умрет, они могут быть свободными и спокойными за свою жизнь.

И все-таки, несмотря на то, что она ненавидела его, девушка не могла заставить себя желать чьей-то смерти. Она едва не закричала, чтобы они прекратили драться. Стоит ли она такой схватки? Паолина заметила, что сейчас они уже были настолько захвачены борьбой, что она, как первоначальная причина, отошла на второй план.

Движения противников ускорились, схватка становилась все стремительнее и яростнее. Они на время прекратили оскорблять друг друга. Паолина могла слышать собственное дыхание в этой странной тишине. Герцог начинал проигрывать. Он был старше из них двоих и тяжелее. К тому же если Паолина едва притронулась к обеду, то он ел много и соответственно съеденному пил вино.

Пот стекал с его лица, и сэр Харвей видел, что преимущество на его стороне. Несмотря на то, что он тоже начинал уставать, он, превозмогая боль, отвлек внимание соперника и, пока герцог пытался уследить за его маневрами, сделал внезапный выпад.