— А я разве когда-то был нормальным? — снимаю шлем с ручки, вручаю его Злате и жестом предлагаю занять место. — Давай, просто садись на мотоцикл. Что тебя здесь держит?

Но она не двигается. Лишь смотрит на меня своими блестящими глазищами, кажущимися воспалёнными и переполненными пламенем. Неужели не поедет?

Я разные варианты прокручивал в голове. Чёрт, даже уговорить пытался! И ни в одном из проигранных в башке сценариев не было её отказа.

Но Злата стоит напротив, сверлит меня сосредоточенным взглядом и не пойми какого хрена хочет от меня.

— Меня ждут, услышь же это наконец! — взрывается эмоциями, хотя голос всё такой же тихий. — Обо мне будут волноваться! Или ты думаешь, что я, такая убогая, нафиг никому не нужна? Приехал, значит, благодетель на чёрном коне, принц, и я должна всё бросить и бежать за тобой, подпрыгивая на задних лапках?

Злата румяная от праведного гнева, а я вешаю обратно шлем и складываю руки на груди.

— Весь мир не крутится вокруг твоих желаний, — фыркает, а в глазах грозы и снежные бури. — Тут живёт человек, который мне очень дорог. Человек, который любит меня беззаветно. Я не могу просто сорваться с месте и ехать незнамо куда. Не могу.

Она выдыхается, сплетает руки в замок, но я всё равно вижу, как они дрожат. Даже в слабом свете уличного фонаря вижу.

— Ты сказал, что я тебе нужна. А зачем? Чтобы что со мной делать? Снова приведёшь на базу, твои мальчики будут нервничать, мне нельзя будет носа показать за пределы комнаты, иначе что-то нехорошее случится. Да? Или нет, подожди! — вскидывает руку, крутит пальцами в воздухе, а после бьёт ладошкой себя по лбу. — Оставишь в той квартире, я буду сидеть у окна, пить долго чай и ждать, когда же ты сможешь меня посетить? Этого ты для меня хочешь? Такую роль выбрал? Я не понимаю, честное слово.

Смотрит на меня испытующе, а я ощущаю какой-то странный зуд на коже. Никогда не чувствовал себя глупее.

Поднимаю глаза к небу, вздыхаю. Чёрт, нахер мне вообще всё это нужно? Честное слово, зачем? Стою тут, как идиот, унижаюсь. В жизни подобной ерундой не страдал — баб много, на мой век хватит. Простых, понятных, без заморочек. Но нет же, меня прямо тянет вляпаться по самые уши в это всё, словно у меня других дел нет.

— Это твоё последнее слово? — наверное, слишком жёстко спрашиваю, но у меня действительно нет моральных сил на всё это дерьмо. Слишком многое в один момент сплелось в тугой узел, и меня клинит.

Злата смотрит на меня широко открытыми глазами. Ноздри трепещут, и я каждой порой ощущаю её рваное дыхание.

— То есть ты в упор не хочешь меня слышать, а теперь строишь из себя оскорблённого? — по её телу будто бы судорога проходит, а я растираю ладонями уставшие глаза.

Меня определённо заносит не в ту степь, но внутри такой раздрай, столько разных и непривычных для меня эмоций, что совершенно не понимаю, как всё это разложить по полкам.

— Ты ведь даже не думал, что будет дальше, да? Как всё будет? Вижу, не думал...

Злата делает шаг в мою сторону. Кладёт руку на грудь, становится на носочки и касается губами небритого подбородка. Губы перемещаются чуть выше, задевают уголок рта, а я вдруг забываю, что такое кислород. Чёрт, херня какая-то.

— Прости, Артур, я пойду… я не могу так. Ты слышишь только себя. Делаешь, что хочешь сам. Со мной уже так было однажды, мне не понравилось.

Её дыхание на коже, как лёгкий ветерок.

— Просто на самом деле ты не знаешь, чего хочешь.

И, не сказав больше ни слова, она уходит. Просто уходит, мать его, а я растираю шею, а в голове самая настоящая каша.

Злата

Тем вечером было плохо. И не потому, что я жалела о сказанном и не уехала с Крымским, от восторга распахнув глаза и рот. А именно потому, что знала — я всё сделала правильно. И была уверена, Крымский тоже это понял. Если не сразу, то после обязательно поймёт.

Он не пошёл за мной и я, только зайдя за угол, привалившись спиной к первому на пути деревянному забору, осознала: внутри, в самом дальнем уголке души, где-то очень-очень глубоко, ждала этого. Ждала… глупость какая-то. Откуда во мне этот романтизм? Ещё и с Крымским связанный? Ересь, полная ересь, от которой нужно избавляться как можно скорее.

Но тогда он не сделал и шага, не окликнул, и вскоре мимо, будоража всех собак диким рёвом мотора, промчался огромный чёрный мотоцикл. Через секунду скрылся вдалеке, даже следа не оставил. Он стёр себя из моей жизни, словно ластиком. И я знала: наступит утро, Крымского закружит хоровод дел, планов на будущее и текущих вопросов, и он забудет, кто я такая.

И это будет правильно. Наверное.

Я пришла домой, обняла тётю Таню и, уткнувшись носом в её пахнущую ванилью, сдобой и полевыми цветами грудь, заплакала. Да что там, зарыдала — горько так, жалобно, с подвыванием и срывающимся дыханием. До дрожи и истерики, и добрая тётушка гладила меня по голове, жалела и после мне на темечко упала тяжёлая капля.

Тётя Таня тоже плакала. О погибшем в море муже-капитане. Прошло много лет, а она так и не смирилась с потерей и не научилась быть счастливой без него. Я совсем его не помню, но почему-то всегда была уверена: он был самым лучшим. Иначе бы плакали бы о нём так долго?

Впрочем, человеческая душа — потёмки.

А о чём плакала я? Не знаю. О свершившемся прошлом и не случившемся будущем. Не о ком-то конкретном, нет. Обо всём, что было и ещё, наверное, не раз случится.

А ночью я наконец-то уснула без сновидений. Впервые за долгие месяцы меня накрыло непроглядной чёрной тьмой, в которой не поместилась ни единая вспышка горькой памяти. Ничего. Только мгла да клочки серого тумана.

Стало проще. Утром проснулась и улыбнулась. Чёрт возьми, я улыбнулась и за это я была благодарна Крымскому — он показал мне, что жизнь продолжается и в ней можно найти место для хорошего.

А сейчас, спустя неделю, я стою возле небольшой бортовой машины, и ароматы разыгравшегося не на шутку лета снова заставляют улыбаться.

— Всё, можно ехать, — тётя Таня укладывает в кузов последний на сегодня ящик, полный спелой ароматной клубники. — Юрик, заводи мотор!

Юрик — высокий молчаливый парень, мистер Помогайка, с буйной тёмной шевелюрой кивает, вытирает широкой натруженной ладонью пот со лба и занимает водительское место.

— Злата, поехали с нами. Развеешься, — тётя Таня, одетая в клетчатый рабочий комбинезон, улыбается и ненавязчиво подталкивает меня в сторону машины. — Места внутри всем хватит.

И правда, нужно выбраться в люди. Надо с чего-то начинать свою новую прекрасную жизнь, правильно?

Я занимаю место рядом с Юриком, он странно хмыкает, устраивается поудобнее и смотрит строго впереди себя, словно никого больше в машине нет. Вскоре хлопают дверцы с обеих сторон, я расслабляюсь и вытягиваю ноги, и мы дружной троицей едем на рынок, где у тёти Тани небольшая овощная палатка. Фрукты, ягоды — дары местной природы, всего по чуть-чуть, зато натуральное и свежее. Всю эту неделю я помогала в саду, ухаживала за клубничными грядками и лечила растрёпанную душу простым и понятным трудом. Почти примитивным и первобытным, монотонным, но таким целебным. И совсем не думала о Крымском, хотя...