В зале удивленно зашептались, но испепеляющий взгляд визиря заставил всех замолчать.

— И согласно Корану я признаю Юнуса ибн Варака виновным в том, что он выдвинул ложное обвинение, запятнав честь непорочной женщины. Приговариваю его к восьмидесяти ударам плетью. Нет, кнутом.

Юнус стал протестовать, но его тут же схватили стражники и потащили прочь из зала правосудия. Присутствующие, изумленные происходящим, притихли. Мириам была ошарашена не меньше остальных. В Коране также было установлено наказание за неспособность представить четырех свидетелей прелюбодеяния — в ответ на скандал вокруг Айши. Последнее средство было призвано защитить честь женщины от досужих сплетников и тех, кто ради корысти хотел избавиться от своих жен. Но с течением времени об этом пункте забыли, поскольку из-за жизненных превратностей и упадка культуры снизилась ценность женской чести.

В этот момент Мириам поняла, почему подданные так преданы своему султану, — он являлся живым воплощением справедливости и моральных ценностей, которые были присущи Мухаммеду и его ранним последователям. Мусульмане всегда говорили о золотом веке, о днях правления праведных халифов, как будто превознося минувшую эру. Саладин чудесным образом стал воплощением этой золотой эры.

Зейнаб была слишком потрясена событиями сегодняшнего дня и никак не реагировала. Она пришла сюда, полагая, что ее ждет смертная казнь, поэтому не выражала никакой жалости к жертве. Несчастная женщина наконец подняла голову и встретилась взглядом с Саладином, будто ища подтверждения, что все это не жестокая шутка и ее действительно не казнят. Саладин ответил ей улыбкой.

— Если пожелаешь, я разведу вас и отправлю тебя в родительский дом, — сказал султан.

Зейнаб упала на колени и ударилась лбом о землю.

— Навеки останусь твоей благодарной слугой! — воскликнула она.

Саладин опять встал с трона и подошел к лежавшей ниц женщине. Обнял ее за плечи и помог встать.

— Благодари Аллаха. Надеюсь, ты забудешь прошлое и когда-нибудь встретишь настоящую любовь. Нет в жизни мгновения прекраснее, когда встречаешь сердечного друга.

Телохранитель взял благодарную Зейнаб за руку и повел ее из зала правосудия. Проходя мимо Мириам, женщина встретилась с ней взглядом, но промолчала. Слова были излишни. Мириам едва заметно кивнула в знак того, что принимает молчаливую благодарность Зейнаб.

— Что ж, друг мой, ты доволен тем, как я разрешил дело? — Саладин вновь сидел на троне и обращался к Маймониду, который хранил гробовое молчание в надежде, что племянница перестанет навлекать дурную славу на их семью.

— Султан мудр и милосерден. Особенно в делах сердечных, — ответил раввин.

— Думаю, жены из гарема вынесут для себя урок.

По залу пронесся нервный смешок в ответ на эту самокритичную шутку султана. Мириам заметила, что Саладин вновь разглядывает ее.

— А ты, моя госпожа? Находишь ли ты решение султана справедливым?

Мириам гордо тряхнула головой. Если придворные сплетники хотят посудачить, что ж, пусть судачат. Она была решительно настроена на то, чтобы сохранить свое достоинство под ревнивыми взглядами сотен людей.

— Я присоединяюсь к словам дяди.

— Тогда добро пожаловать в Иерусалим. Надеюсь, что ты еще почтишь наш дворец своим присутствием. И примешь во внимание все сказанное мною. У женщины с твоими умом и красотой найдется немало воздыхателей в граде Божьем. — Саладин запнулся и, пристально посмотрев ей в глаза, повторил: — Нет в жизни мгновения прекраснее, когда встречаешь сердечного друга.

Султан поднялся с трона, присутствующие с поклоном проводили его из зала. Подняв голову, Мириам почувствовала, как дядя крепко сжал ее руку.

— Ты еще многого не знаешь о придворной жизни, дитя, — зло прошептал он. — В тени прячутся недоброжелатели. Будет лучше, если ты впредь не станешь привлекать к себе внимание.

С этими словами Маймонид подхватил Мириам и ее тетю Ревекку, которая во время разбирательства молчала как рыба, и поспешил с ними к серебряным дверям зала правосудия. Даже уходя, Мириам чувствовала на себе взгляды придворных. Краем глаза она заметила, как в ее сторону тыкают пальцем и незаметно перешептываются. Мириам попыталась отмахнуться от увиденного, но внезапно ее посетило странное чувство: она наконец-то поняла, как чувствует себя муха, запутавшаяся в паутине.

Ричард всегда полагал, что смерть отца станет для него освобождением и он в конце концов сможет расправить крылья и вылететь из родительского гнезда. Но сейчас, стоя у кровати Генриха, Ричард с удивлением почувствовал, как его обуревает шквал эмоций, выплеснувшихся вместе с приближением кончины короля. Похоже, где-то в глубине души Ричард Львиное Сердце никогда по-настоящему не верил, что его отец умрет. Старик был гордым и вспыльчивым, словно горячий скакун из королевской конюшни; он уже два года упорно цеплялся за жизнь, несмотря на предсказания придворных лекарей его скорой смерти.

Но все кончается, так и драма Генриха Плантагенета достигла своего финала. В детстве Ричард идеализировал отца, представлял, что этот великий и отважный воин встретит смерть так, что ее будут воспевать последующие поколения, как это происходит в балладах о греках и нормандцах. Но этому не суждено было случиться. Генрих, похоже, умрет, как умирали тысячи простых смертных: содрогаясь на простынях, заставляя сердца сжиматься от жалости. Ричард окинул взглядом скорчившуюся, мечущуюся в бреду фигурку с остекленевшими глазами, и впервые за многие годы его кольнула жалость. Когда неизменно верная Иоанна промокнула отцовский лоб, Ричард подумал: «Даже если кончине отца не хватит величественного героизма гибели Одина в день Рагнарёка[38], по меньшей мере он умрет в кругу любящих его людей». Впрочем, о чем еще может мечтать человек?

Дверь небольшой каменной палаты распахнулась, и коренастый охранник ввел человека, которого Ричард ждал весь вечер и который уже шестнадцать лет не переступал порог дворца. Ричард повернулся и увидел Элеонору Аквитанскую, свою мать. Разумеется, за эти годы они виделись не впервые. Ричард регулярно навещал мать в замке Шинон, где она была заключена под стражу, но до сего дня он был не в силах ее освободить. Коменданту Шинона доложили о близкой кончине короля, и он тут же уступил просьбе наследного принца, который к утру станет его господином.

Элеонора, гордо вскинув голову, посмотрела на сына. Ее медового цвета волосы, уже посеребренные сединой, были стянуты сзади в тугой, усеянный изумрудами узел. Ричард бросился в объятия матери. Еще с детства он обожал крепкие материнские руки — так мог обнимать бывалый солдат, а не избалованная госпожа. Материнские руки до сих пор были крепки, но сейчас Ричард почувствовал, как королева дрожит всем телом, — ее снедали скрываемые в глубине души чувства. Принц восхищался непоколебимым материнским спокойствием в критических ситуациях. Она терпеливо сносила годы унизительного изгнания, неизменно готовясь к тому дню, когда ее сын предъявит свои права на престолонаследие.