— Клянусь жизнью, — тихо произнёс гонец. — Моей вины здесь нет. Прошу тебя, великий повелитель, выслушай меня. Я — слуга твой, я — раб твой. И пусть меня покарают боги, если я скажу хоть слово неправды.

— Говори.

— Это случилось на границе с Мисри. Отряд твоих верных воинов, в числе которых я находился, подобрал в пустыне умирающего хетта. С ним было письмо, — и он протянул Суппилулиуме кожаный мешочек, в котором лежала глиняная табличка с посланием к Анхесенамон.

Суппилулиума взял письмо. Глаза его пробежали первые строчки послания:

«Великая владычица Двух Земель, Великая Жена владыки, ушедшего в Страну вечности! Да будешь ты жива, невредима и здорова! Моё сердце скорбит вместе с тобой! Как ты и желала, я посылаю к тебе своего сына…»

— Это моё письмо к Анхесенамон, — сказал Суппилулиума и передал письмо Тудхалии. Тот тоже прочитал табличку и кивнул.

— Рассказывай дальше! — прозвучал приказ гонцу.

— Воин, которого мы подобрали, рассказал нам, что, когда твой сын Заннанза, о великий правитель, вместе с отрядом сопровождения находился уже на земле Мисри, на них в пустыне напали воины. Их было великое множество. Они, как стая саранчи, настигли на своих колесницах небольшой отряд твоего сына, подло убили его, всех воинов и слуг. Израненные и мёртвые тела твоих подданных они оставили в пустыне и умчались, растворившись, как мираж. Воин, единственный выживший из всех, израненный, истекающий кровью, взяв важное послание из мёртвых рук твоего сына, двинулся через пески в надежде найти наши приграничные войска. Когда мы его подобрали, он был почти мёртв. Но вот его предсмертные слова: «Подлые враги из Мисри убили сына великого владыки земли Хатти. Они знали, что он спешит ко двору владычицы Двух Земель. Они подстерегли его. Спешите к нашему правителю и расскажите ему о подлом предательстве». Сказав это, он вручил нам письмо, которое ты, повелитель, держишь в руках. Наши воины тут же направились в указанное место, где произошла неравная битва, с тем, чтобы привести тело твоего убитого сына, а меня с письмом послали в Каркемиш, чтобы я передал тебе, великий правитель, последние слова умирающего воина и страшную весть о гибели сына.

Когда гонец закончил свой рассказ, наступила гнетущая тишина. Было слышно лишь тяжёлое дыхание Суппилулиумы.

— Иди, — сквозь зубы сказал он гонцу через некоторое время.

Тот, пятясь, вышел из палатки, благодаря про себя богов за то, что правитель не покарал его за ужасную весть. Ведь гонца, принесшего плохую весть, принято было убивать.

— Ничтожные и подлые убийцы! — яростно выкрикнул Суппилулиума, когда гонец вышел из палатки. — Отныне нет у меня доверия к Мисри! Я соберу войска, которые будут многочисленнее песчинок на морском берегу и завоюю эту страну! Я сокрушу её! — Суппилулиума взял свой боевой топор со стола и со всей силы ударил им по креслу. Кресло великого завоевателя разлетелось на несколько частей. — Небесный Бог Грозы, слышишь ли ты слова мои?! О, теперь Мисри познает гнев великого завоевателя! Не будет им пощады!

Раньше всех к метро подошёл Ваня. Он прохаживался туда-сюда и с еще большей опаской, чем накануне, вглядывался в снующих мимо людей. Подозрительными казались все: один посмотрел не так, у другого — походка крадущаяся, третий — споткнулся на ровном месте, будто специально, чтоб искоса понаблюдать за ним, а четвёртый вообще нахально остановился рядом и попросил зажигалку. Ваня аж вспотел. «Как тяжело, оказывается, когда ты один! Да еще и враг неизвестен… Может, пойти друзьям навстречу? — думал он, лихорадочно перескакивая с одного на другое. — Люди, жаждущие получить „Фаэтон“, наверняка уже здесь. Ещё минута, другая — и они меня схватят…»

Странно, но там, в средневековой Франции, он так не волновался. Наверно, только сейчас до него стало всерьез доходить, что же он натворил. Да, именно он. Ради сомнительного соблазна посетить свои прошлые жизни подверг кошмарному риску всю свою настоящую жизнь. И не только свою.

Ваня никогда не был трусом. Даже наоборот — прослыл смельчаком и отчаянным искателем приключений. Но сейчас его оптимизм и твёрдость духа испарились почти без следа. Непрерывное ожидание подлого удара из-за спины постепенно переходило в неуправляемый, животный страх. К этому добавлялось и чувство вины за тот скоропалительный и безответственный поступок, когда он нажал злосчастную кнопку на «Фаэтоне»…

«Хоть бы дневник, что ли, до конца прочитали, не торопясь разобрались, взвесили всё, а уж потом…» — мысленно ругал он себя. Но тут же вдруг и понял: ничего бы не изменилось. Лично он, Иван Оболенский все равно принял бы то же самое решение. И потому не только поздно, но и просто глупо биться головой о стену… «В чем каяться? — продолжил он разговор с самим собой. — Ты подарил себе настоящее счастье и никому не принес зла. Ты был там и возвратился живым в неизменившийся мир. Конечно, ты и сегодня еще можешь вернуть машину времени, не опасаясь дальнейших преследований. Вот только эти чертовы документы!.. Их надо найти, тут даже нет вариантов…».

И все же он переломил в себе страх и отчаяние. Он думал уже о конкретной, пусть очень сложной, тяжелой, но разрешимой проблеме. Бодрость духа и даже чувство юмора постепенно возвращались. Неожиданно для себя он проговорил тихо, но все-таки вслух:

— Ничто так не утомляет, как ожидание поезда. Особенно если лежишь на рельсах.

Проходившая мимо немолодая женщина покосилась на Ваню, остановилась в нерешительности, подошла ближе:

— Что-нибудь случилось, сынок? Я могу помочь? — спросила она ласково.

Ваня вздрогнул от неожиданности и пару секунд смотрел на женщину испуганно. Потом взял себя в руки, улыбнулся немного вымученно и сказал:

— Да нет, всё в порядке

— Правда всё в порядке? — уточнила на всякий случай женщина.

— Да, конечно. Я просто задумался. Спасибо за участие.

— Да не за что.

— Не скажите, — возразил Ваня. — Сегодня это такая редкость! Никто не останавливается. Умирать будешь на улице — все мимо пройдут. А то и побегут ещё быстрее.

Женщина нахмурилась.

— Ты ещё очень молод, а так мрачно рассуждаешь. Никогда не отчаивайся, и удача будет твоей. Поверь мне.

В голосе женщины слышалась небывалая искренность и убежденность, да и в лице ее было что-то особенное. Оно вдруг сделалось моложе, красивее и напомнило ему одновременно маму, Анюту и одну знаменитую актрису, он только фамилию никак не мог вспомнить. На душе стало удивительно тепло, и все грустные мысли куда-то испарились.

— Спасибо, — сказал он, а может, только хотел сказать, ведь женщина уже уходила своей дорогой, словно и не было ее здесь вовсе.

«Как мало надо человеку! — подумал Ваня. — Просто почувствовать, что ты не один…»