Две фотографии Синатры – одна, где он в обнимку с Густавом, на другой целует в щеку сияющую Джудит Карвер.

– Как вы познакомились с Синатрой? – спросил Макс.

– А что особенного он собой представляет? Так, головастик, вообразивший себя акулой. К тому же жутко вульгарен. Лицедей низкого пошиба. – Карвер усмехнулся. – Но моя жена обожала его, поэтому я прощал ему практически все. Он до сих пор пишет мне. Впрочем, скорее всего это делает за него секретарша. Недавно прислал свой последний компакт-диск.

– «Лос-Анджелес – Моя Прекрасная Леди»?

– Нет. «Дуэты».

– Надо же, самый новый, – заволновался Макс.

Он считал Синатру лучшим певцом. Теперь жалел, что перед отъездом не сходил в музыкальный магазин. До тюрьмы обычно покупал новые диски по вторникам и пятницам.

– Могу вам подарить, если хотите, – проговорил Карвер с улыбкой. – Я его даже не распечатал.

– Да что вы!

– Все в порядке, вы его получите. – Карвер дружески похлопал Макса по плечу и поднял взгляд на портрет.

Джудит Карвер здесь была постарше, чем на фотографиях. Аллейн безусловно похож на нее. Она сидела скрестив ноги, руки на коленях. На заднем плане на подставке стояла ваза с лилиями. Такая же, как на кофейном столике.

Только теперь Макс догадался, что его смущало в цветах. Они были искусственные.

Густав кивнул на портрет:

– Моя жена Джудит.

– Когда вы ее потеряли?

– Пять лет назад. Рак. – Он повернулся к Максу. – Мужьям тяжело хоронить своих жен. Лучше бы наоборот.

Макс кивнул. Он увидел, что на глаза Густава навернулись слезы, нижняя губа задрожала, и старик прикусил ее. Ему захотелось сказать что-нибудь успокаивающее, как-то отвлечь, но он не нашел подходящих слов.

Только сейчас Макс заметил, что они одеты одинаково. Густав тоже был в бежевом льняном костюме, белой рубашке и начищенных черных кожаных туфлях.

– Excusez-moi, Monsieur Gustav,[18]– произнес слуга сзади. Он принес Максу воды. Высокий бокал со льдом и ломтик лимона на широком круглом подносе.

Макс взял бокал и поблагодарил слугу кивком и улыбкой.

Карвер достал с полки фотографию. На ней старик, сияющий, сидел в кресле с младенцем на руках. С Чарли.

– Снято после крестин этого маленького мужчины, – пояснил Густав. – Какая прелесть.

Макс видел, старик действительно любит внука. Густав протянул фотографию Максу и двинулся вдоль камина, остановившись почти в самом конце. Достал небольшую фотографию из заднего ряда. Постоял, вглядываясь, потом показал Максу. На ней фотограф запечатлел всю семью. В центре патриарх с внуком. По бокам четыре дочери. Три похожи на мать, – красивые, а последняя была невысокая, полная, похожая на молодого папу в женском платье. Рядом с ней стояли Франческа и Аллейн. С другого края примостился еще мужчина, примерно возраста Аллейна, но выше ростом, с темными короткими волосами. Видимо, зять.

Прихрамывая на левую ногу, Густав Карвер вернулся к креслу. Взял у Макса фотографию. Наклонился.

– Я очень рад, что вы согласились работать. – Он понизил голос до шепота. – Для меня честь иметь дело с таким человеком, как вы. У которого есть принципы.

– Я говорил вашему сыну, счастливого конца может не быть, – тихо промолвил Макс. Обычно в общении с клиентами он оставался бесстрастным, но сейчас был вынужден признаться, что старик ему понравился. Несмотря на все, что он о нем читал.

– Мистер Мингус…

– Мистер Карвер, зовите меня просто Макс.

– Ладно, Макс… понимаете, я стар. У меня был инсульт. Мне не так уж много осталось жить на этом свете. Год, может, чуть больше. Я очень хочу снова увидеть мальчика. Он мой единственный внук.

Глаза Густава снова повлажнели.

– Я сделаю все возможное, мистер Карвер. – Макс говорил совершенно искренне, хотя был почти на сто процентов уверен, что Чарли Карвер мертв. Он уже приходил в ужас от мысли, что ему придется сообщить об этом старику.

– Я верю, что вы это сделаете! – воскликнул Густав, с восхищением глядя на Макса.

Максу захотелось немедленно начать поиски.

«Я обязательно найду Чарли Карвера. Если не тело, то хотя бы место, где лежат его останки. Выясню, что с ним случилось и кто преступники. Узнаю причину. И на этом остановлюсь. Правосудия вершить не стану. Карверы справятся сами».

Его взгляд уперся в текст, выгравированный золотом на каминной стойке. Разглядеть текст можно было, если только подойти близко. Пятая строфа из Псалма 23, начинающегося словами:

«Господь – Пастырь мой… Ты приготовил предо мною трапезу в виду врагов моих, умастил елеем голову мою; чаша моя преисполнена».

Подошла горничная:

– Le diner est servi.[19]

– Спасибо, Карин, – сказал Карвер. – Пойдемте поужинаем. Надеюсь, вы приехали с пустым желудком.

Они направились к двери. Аллейн и Франческа поднялись и последовали за ними. Макс вдруг понял, что на некоторое время полностью забыл об их существовании.

Ужин подавали две горничные в черных платьях и белых фартуках. Молчаливые, ненавязчивые, несуетливые. Возникали и исчезали как тени.

Первое блюдо – два перекрещенных ломтика пармской ветчины, обложенные кусочками охлажденной канталупы, белой мускатной дыни, подмаренника и арбуза, отформованных в виде раковин улитки, квадратиков, треугольников и звездочек.

Пол в столовой, был такой же, как в гостиной – паркет в черно-белую клетку. Здесь доминировал большой банкетный стол на двадцать четыре персоны. Столовая ярко освещалась двумя огромными канделябрами. Слева на стене висел портрет Джудит, стол украшали три вазы с искусственными лилиями. Густав занял место во главе стола. Справа Аллейн, слева напротив него Франческа, рядом с ней Макс.

Столовый прибор его озадачил. Он не был знаком ни с какими церемониями, ни с этикетом. Водил жену в рестораны, а еще раньше подружек, но там все было по-простому. Еще проще на вечеринках копов, похожих на студенческие. Все шутили и прикалывались.

Занимаясь ветчиной, Макс поглядывал на Карверов. Они почему-то начали с арбуза. Ели молча, не глядя друг на друга. Тишину в этой просторной столовой нарушало лишь постукивание металла о фарфор. Густав зафиксировал взгляд на еде. Макс заметил, как подрагивает его рука, когда он подносил вилку ко рту. Аллейн накалывал кусочки, словно пытался раздавить острием карандаша двигающегося зигзагами муравья. Он подносил кусочки арбуза ко рту и хватал, как ящерица проглатывает муху. Франческа держала столовые приборы, как вязальные спицы. Разрезала ломтик арбуза на еще меньшие кусочки, отправляла в рот, практически его не открывая. Макс обратил внимание, какие у нее тонкие и бледные руки. Франческа чуть подрагивала. Казалось, внутри у нее кипело какое-то беспокойство. Несчастная пара. Ничего не осталось. Спят в разных спальнях. Вероятно, продолжают ссориться или уже вообще почти не разговаривают друг с другом. И ребенок тут ни при чем. Макс был уверен: у Карвера на стороне кто-то есть. Он следит за своей внешностью и вообще еще хоть куда. А Франческа сдала. Бедная женщина.