— Довольно-таки. Простите за беспокойство, — улыбнулась она. — Приятного вечера.

Они пропали в темноте, и старик закрыл глаза и прислонился к дереву спиной. В следующее мгновение он вздрогнул оттого, что кто-то вцепился ему в плечо и тяжело задышал ему в ухо. Потом послышался голос того молодого человека:

— Если я еще раз поймаю тебя с поличным, ты у меня получишь. Понял? Как же я вас всех ненавижу.

Он отпустил его плечо и пропал.

Старик бессильно опустился на землю. Он чувствовал, как сырость проникает сквозь одежду. А из головы все не шел голос, повторявший снова и снова все тот же стишок:

Вяз, береза, тополь, дуб,

В черной мантии бледный труп.

Сверре Ульсен зашел внутрь, кивнул парням за столиком в углу, взял за стойкой стакан пива и пошел с ним к столику. Не к тому, что стоял в углу, а к собственному столику. Уже больше года у него здесь был собственный столик, с тех пор, как он поколотил того узкоглазого в «Денис-кебаб». Он рано приходил, когда еще никого не было, но публика постепенно заполняла эту пиццерию на углу улицы Торггата и площади Юнгсторгет. Сегодня был как раз день уплаты старых долгов. Он кивнул парням в углу. Среди них было и трое из тех, кто составлял твердое ядро, но с ними он уже сто лет не разговаривал. Они стали членами новой партии — «Национальный альянс», и с ними у него, так сказать, внутренние расхождения в идеологии. Он знал их еще со времен «Молодежи Партии Отечества», в известной степени они патриоты, но могут переметнутся к ренегатам. Рой Квинсет, с безупречно выбритой головой, как всегда, надел свои потрепанные узкие штаны, сапоги и белую футболку с красно-бело-синей эмблемой «Национального альянса». А вот Халле — новенький. Он покрасил волосы в черный цвет и прилизал чуб. Но, конечно, больше всего должны были провоцировать народ усы — черная, аккуратно постриженная полосочка, точь-в-точь как у фюрера. Вместо широких галифе и сапог он носил зеленые камуфляжные штаны. Грегерсен был единственным, кто выглядел как обычный парень: короткая куртка, козлиная бородка и темные очки на лбу. Из этих трех он был, без сомнения, самым элегантным.

Сверре стал разглядывать и других посетителей. Девушка и парень запихивали в себя пиццу. Он раньше их не видел, но на шпиков не похожи. И на журналистов тоже. Может, они из «Монитора»?[18]Зимой он разоблачил одного парня оттуда, типчика с бегающими глазками, который что-то сюда зачастил, играл в брис с ребятами и заводил с ними разговоры. Сверре почуял неладное, они вытащили парня на улицу и сорвали с него свитер. У него на животе был прикреплен диктофон и микрофон. Он сознался, что из «Монитора», еще до того, как дошло до рукоприкладства. До смерти перепугался. Эти мониторщики идиоты. Верят в байки, в эти бредни, будто фашизм — это настоящая опасность, а сами они — секретные агенты, что постоянно подвергают свою жизнь опасности. Ну да, не без того. Тот парень, во всяком случае, был уверен, что они собираются убить его, и до того струхнул, что даже обмочился. В буквальном смысле. Сверре заметил, как темная струйка потекла по его штанам и дальше по асфальту. В тот вечер это запомнилось ему лучше всего: как, слабо мерцая в тусклом свете, по мостовой бежит ручеек мочи.

Сверре Ульсен подумал, что эти двое — просто проголодавшаяся парочка, решившая заскочить в пиццерию. Скорость, с которой они ели, указывала на то, что они тоже уже разглядели посетителей и стремятся как можно скорее уйти отсюда. У окна сидел старик в шляпе и пальто. Наверное, алкаш, хотя по одежде не скажешь. Впрочем, они часто так выглядят поначалу, когда ребята из Армии спасения приносят им одежду: добротные, хотя и поношенные пальто и немного вышедшие из моды костюмы. Но когда он смотрел на него, старик вдруг поднял голову и встретился с ним взглядом. Нет, это был не пьяница. У него были пронзительные синие глаза, и Сверре невольно отвел взгляд. Старик таращился на него, как черт!

Сверре сосредоточился на своей поллитре. Скоро надо будет раздобыть деньжат. Отрастить волосы, чтобы прикрыть татуировку на затылке, надеть рубашку с длинными рукавами и устроиться на работу. Работы навалом. Грязной, дерьмовой работы. Хорошую работу расхватали черномазые. Паршивые черномазые ублюдки.

— Могу я присесть?

Сверре поднял глаза. Это был тот старик, он стоял над ним. Сверре даже не заметил, как он подошел.

— Это мой стол, — попытался возразить Сверре.

— Я хочу только кое о чем поговорить. — Старик положил газету на стол между собой и Ульсеном и сел на стул прямо напротив.

Сверре настороженно посмотрел на него.

— Расслабься, я один из вас, — сказал старик.

— Кого «вас»?

— Вас, которые ходят сюда. Национал-социалистов.

— Да ну?

Сверре облизнул губы и поднес стакан ко рту. Старик сидел и неподвижно смотрел на него. Спокойно, как будто у него в запасе имелась целая вечность. Хотя, наверное, она у него правда есть: на вид ему лет семьдесят, не меньше. Может, он из тех старичков из «Zorn 88»?[19]Из тех трусливых подстрекателей, о которых Сверре что-то слышал, но которых никогда не видел?

— Мне нужно, чтобы ты оказал мне услугу, — сказал старик тихо.

— Да ну? — сказал Сверре. В его интонации звучало неприкрытое пренебрежение. Но сам он об этом, конечно, не догадывался.

— Оружие, — продолжал старик.

— Какое еще оружие?

— Мне кое-что нужно. Можешь мне помочь?

— А с чего мне тебе помогать?

— Взгляни на газету. На страницу двадцать восемь.

Сверре подвинул к себе газету и начал листать ее, продолжая смотреть на старика. На двадцать восьмой странице была статья о неонацистах в Испании. Автор: Эвен Юльйоссинг, ну конечно. Поверх большой черно-белой фотографии молодого человека с портретом генералиссимуса Франко над головой лежала тысячная купюра.

— Если сможешь мне помочь, — сказал старик.

Сверре пожал плечами.

— И еще девять тысяч — потом.

— Да ну? — Сверре глотнул пива. Потом огляделся по сторонам. Молодая парочка уже ушла, но Халле, Грегерсен и Квинсет еще сидели в углу. А скоро придут другие, так что поговорить обо всем без посторонних не удастся. Десять тысяч крон.

— А какое оружие?

— Винтовка.

— Охотничье ружье подойдет?

Старик покачал головой:

— Винтовка Мерклина.

— Мерклина?

Старик кивнул.

— Это который игрушечные паровозики делает?