Политбюро и руководителей основных идеологических ведомств (Александр Яковлев, Егор Лигачев, Борис Стукалин)[257]. Но были и десятки других, работавших в самых разных отраслях, в том числе в реальной экономике, как, например, Александра Бирюкова, ставшая при Горбачеве секретарем по легкой промышленности аппарата ЦК КПСС, а затем и зампредом Совета министров СССР[258].

По утверждению типичного «шелепинца», министра торговли РСФСР в 1972–1988 годах Всеволода Шиманского, Шелепин и как минимум некоторые из его единомышленников были сторонниками восстановления экономической ситуации, которая существовала в позднесталинское время. Тогда централизованное государственное производство дополнялось работой мощного частного сектора, то есть кооперативов (артелей) и «частников» (надомных мастеров, мастеров по ремонту), покупавших патенты[259]. Шиманский — сын раскулаченного крестьянина, вместе с семьей был сослан на Север и чудом выжил, прожив большую часть жизни под чужой фамилией, принятой в ходе бегства из ссылки. Говоря о планах Шелепина, он свидетельствует:

Однажды он [Шелепин] собрал нас, речь шла о развитии инициативы. Сапоги отремонтировать — надо куда-то идти, чай попить — только в гос. кафе. Едешь в поездке, тоже поесть не купишь. Почему не дать на таких участках проявить себя частникам? Пусть берут лицензию, платят налоги. После перекинулись впечатлениями: «Возврат к капитализму». Зациклены мы были на идеологии, чего греха таить. Очень скоро Шелепина сняли. Теперь считаю, что параллельно с государственной, вполне могла существовать и частная торговля[260].

Возможно, о том же разговоре в интервью историку Леониду Млечину свидетельствовал друг детства и выдвиженец Шелепина Валерий Харазов (в 1961–1967 годах — инструктор Отдела организационно-партийной работы (Орготдела) аппарата ЦК КПСС, в 1979–1985 — первый зампред Комитета народного контроля СССР):

Он был сторонником того, чтобы открыть частные парикмахерские, часовые мастерские. Считал глупостью ликвидацию промкооперации…[261]

И Косыгин, если верить свидетельству бывшего начальника Ставропольского УКГБ Эдуарда Нордмана, в минуты откровенности (не свойственной ему в целом) говорил о том же:

— Почему мне в 1965 году не дали провести экономическую реформу? — Видно, мучил его этот вопрос. — В стране появились бы в достатке одежда, обувь, продовольствие. Мы после нэпа лишились мастеров — портных, сапожников. Хороший портной — это как талантливый художник. Его за один день не подготовишь. Где сегодня хороший костюм сшить? Мне-то сошьют в кремлевской мастерской. А другим? Раньше в Москве на каждом углу сидел сапожник в будке. Мелкий ремонт, почистить обувь за копейки — пожалуйста. Пирожки горячие на каждом углу предлагали. А мне возражали: подорвем твоей реформой устои социализма. Это частник-портной подорвет устои? Бред какой-то…[262]

Через несколько лет их разговор повторился, когда Нордман уже работал в Германии и Косыгин произнес аналогичную сентенцию:

Вы представляете, как были обустроены сибирские тракты? На постоялых дворах чисто и уютно. Хорошо, сытно кормили в придорожных трактирах. Не хуже, а лучше, чем в немецких гаштетах. Человек должен каждый день иметь возможность попить пивка, чайку в недорогом кафе. Алексей Николаевич искренне сожалел, что не сумел осуществить перестройку потребкооперации и довести ее до европейского уровня[263].

Речи Косыгина хорошо коррелируются с его биографией. До прихода в систему легкой промышленности он получил образование как организатор кооперативной торговли и в 1920-е годы за четыре года сделал карьеру в системе сибирской кооперации, начав с позиции рядового инструктора городского отдела и достигнув поста заведующего плановым отделом Сибирского краевого союза кооперации. Там же он женился на дочери крупного сибирского купца, которая всю жизнь была его советником, особенно по «кадровым вопросам»[264].

Собственно, и Горбачев, чья карьера началась при Шелепине (когда тот уходил с поста первого секретаря ЦК ВЛКСМ, будущий генсек был первым секретарем Ставропольского горкома комсомола) и развилась при его преемнике и ближайшем сподвижнике Владимире Семичастном, говорит на ту же тему похожими словами:

После войны начали развиваться промышленные кооперативы, особенно полезные там, где государственные предприятия мало что делали, — в мелком производстве, услугах населению, коммунальном хозяйстве. Многие изделия промкооперации пошли и на экспорт. Но именно эту подвижность, гибкость, относительную (!) хозяйственную и финансовую самостоятельность не захотела принять система, промкооперация была ликвидирована решением союзного центра[265].

Был ли Горбачев в «группе Шелепина» — открытый вопрос. Если утверждение его первым секретарем горкома Шелепин еще мог и не подписывать лично, то утверждение первым секретарем крайкома ВЛКСМ не могло обойтись без встречи с Семичастным. Что странно, крупный комсомольский функционер Горбачев в своих весьма подробных мемуарах не вспоминает ни словом ни их, ни практически никого из руководителей ЦК ВЛКСМ или сотрудников аппарата этой организации.

Единственное исключение он делает для «старого товарища по комсомолу» Каюма Муртазаева (секретаря ЦК ВЛКСМ по союзным республикам), у которого в 1970-е побывал в гостях в Бухаре, где тот занимал пост первого секретаря обкома партии[266]. Муртазаев входит в приведенный выше не очень длинный список «шелепинцев», несправедливо снятых с партийных должностей, который составил Месяцев[267]. Эдуард Нордман в своих воспоминаниях утверждает, что Горбачев однозначно не входил в группировку, поскольку он сам в 1966 году предлагал Семичастному его кандидатуру на пост председателя краевого УКГБ, и тот с негодованием ее отверг[268]. В 1970 году он пересказал эту историю ставленнику Брежнева в КГБ Семену Цвигуну, и это послужило Горбачеву пропуском в сообщество преданных лично Генеральному секретарю людей[269].

Однако общая тональность заявлений Горбачева и его однозначная настроенность на борьбу с брежневским наследством и окружением позволяют говорить, что он, возможно не будучи членом группы, впитал круг идей и подходов, которые исповедовало поколение комсомольских функционеров времен Шелепина и Семичастного.

Горбачев к тому же утверждает, что нашел общий язык с Косыгиным на основе поддержки его реформ в целом, хозрасчета и сочувствия материальным способам стимулирования в частности. Он приводит на сей счет серию эпизодов, когда обсуждал с премьером заработки и трудолюбие корейских огородников-арендаторов в Ставрополье, практику передачи главным врачам больниц (в некоторых случаях) права самим назначать зарплаты персоналу исходя из суммарного фонда зарплаты и производительности труда на предприятиях[270].

То, что идеи внедрения западных и рыночных моделей в советскую экономику бродили у членов группировки, подтверждает и интервью с еще одним «шелепинцем» — Борисом Руновым, бывшим сотрудником Сельскохозяйственного отдела аппарата ЦК КПСС. После годичной командировки в США, куда он в начале 1960-х годов был послан в числе группы фронтовиков — комсомольских функционеров (включая будущего члена Политбюро Александра Яковлева), он вернулся в СССР с