– Вина предков, что бы ни говорили, всегда ложится на потомков. Конечно, бывает, потомки открещиваются от предков. Но я не могу. Если бы моя мать не влюбилась в моего отца, чужого человека для рода, то сейчас было бы меньше неприятностей.

– Неприятностей?

– Да. Из-за нее атабаски могут оказаться без земли. Если не предъявят доказательства собственной идентичности.

– То есть? – Ольга не понимала.

– Доказательства принадлежности к малочисленному племени атабасков. Прежде нас записывали долганами, ненцами, не важно кем. Мы все были коренные народы Севера. Хотя мы знали, кто мы такие. Время изменилось, своя земля может дать много. Если мы не докажем, что мы атабаски, значит, мы не имеем права жить на той земле, которую считаем своей.

– Но что вы должны сделать...

– Показать всем наш тотем. Только и всего. – Она усмехнулась.

– Так покажите! – воскликнула Ольга и осеклась. Если бы Зоя Григорьевна могла, неужели ждала бы подсказки?

– Я уже сказала, фигурку путоранского барана мать отдала моему отцу.

– Но когда он погиб, она к вам разве не вернулась? – удивилась Ольга.

– Нет, – сказала Зоя Григорьевна.

– Хорошо, допустим, но вы не чужой человек на самом деле? Вы давно занимаете разные посты, даже в администрации...

– Все правильно. Все знают, какой у нас род, кто я. Но когда речь идет о переделе собственности, назовем это так, вступают в игру другие правила. Чтобы сегодня занять административный пост в нашем селении, надо принадлежать к определенному роду. Мы можем произносить слова обыденные, но смысл в них вполне ясный для всех нас: род, племя...

– Вы никак иначе не можете доказать... – проговорила Ольга, а Зоя Григорьевна поморщилась.

– Тотем – вот наше доказательство. Никакая генетическая экспертиза не заменит его.

Ольга молчала. Первая мысль, которая пришла ей в голову, была простой и наивной: заказать мастеру похожую фигурку. Но что-то удержало ее от глупого предложения.

– Вы хорошо помните фигурку? – спросила она вместо этого.

– Ее помнят все атабаски, Ольга. Известен каждый изгиб и каждый штрих. Путоранский баран сделан из кости мамонта. Ты же знаешь, на левом берегу речки Берелех, притока Индигирки, есть кладбище мамонтов. Оно известно давным-давно, не одно столетие. Каждый метил своей меткой бивень, который присмотрел. Потом ждал, когда он вытаит из мерзлоты. Из бивней, сама знаешь, много чего делали: украшения, гребни, рукоятки ножей...

– Фигурку путоранского барана тоже, – вздохнула Ольга. Тогда почему не вырезать ее снова! Но она держала при себе этот обыденный вариант.

Зоя Григорьевна, кажется, понимала, что вертелось на языке у Ольги.

– Но если вырезать новую, это ничего не даст, – ответила она на незаданный вопрос.

– Почему? – не утерпела Ольга.

– На боках тотема – очертания нашей родовой земли. Самое главное даже не это, а то, что на условной карте отмечены священные места атабасков.

– Священные места? Но их все знают!

– Тотем – это документ. К тому же не все священные места известны сегодня. А к ним сейчас относятся не так, как раньше. Тем, кто ведет газопровод или нефтепровод, строит дорогу, предписано сверяться с картой священных мест, не нарушать их. Так принято сегодня во всем мире. На конференции, на которой я была, говорили, что даже в Гватемале священные места под защитой власти. На нашем Алтае тоже. И святилища, и курганы коренных народов охраняются. Мы, атабаски, давно приняли православие, но хорошо помним наши обычаи и обряды.

– Священные места – это храмы под открытым небом, – сказала Ольга. – Я знаю. Мало кто сомневается, что озера, горы, леса могут отомстить человеку.

– Да, – продолжила Зоя Григорьевна, – уже никто не спорит, что нужна карта священных мест. К тому же опасно, если ею завладеет кто попало. – Зоя Григорьевна повернула к Ольге лицо в сумеречном свете. – Мать отдала отцу фигурку снежного барана, чтобы он не охотился в священных местах и не вызывал гнев ее сородичей. В общем-то отец тогда был полезен роду: он охотился с вертолета на волков, охраняя таким образом оленей и баранов от гибели.

– По вашей земле тоже хотят что-то проложить? – спросила Ольга.

– Конечно. После застолья, о котором я говорила, мне рассказали, что есть люди, уверенные, что мы не предъявим тотем. Значит, никаких атабасков нет, их священных мест тоже. Наша земля перейдет к тем, кто позволит на ней делать все, что угодно, за очень большие деньги.

– Ох, – выдохнула Ольга.

– Мои противники работают днем и ночью, – сказала Зоя Григорьевна. – Полярным днем и полярной ночью, – уточнила она.

– А что они делают?

– Пишут, рисуют, звонят... Однажды еще хуже. – Она поморщилась. – Не доказано, но я уверена – в меня стреляли.

– Да что вы!

– Ты знаешь, какое удовольствие – поохотиться на куропаток на границе ночи и дня.

Ольга кивнула и сказала:

– Мы с Куропачом ходили, когда еще учились в школе.

– Меня спас малахай. В нем так жарко, что я сдернула его с головы и повесила на куст. В него попало несколько дробин.

– Может, в полумраке его приняли за птицу... – Ольга не хотела верить.

– Мне так и сказали. Мол, еще не день, но уже не ночь.

– Вы не верите?

– Нет. – Зоя Григорьевна покачала головой. – Те, кто ходит на куропаток, – местные люди, меткие стрелки, у них отличное зрение. Малахай из песца не примут за птицу. Чужих в это время в тундре нет.

– Но может быть, вам потом позвонили?

– Разумеется. Спросили – не соглашусь ли я, чтобы моя община записалась ненцами? Кроме того, я узнала, что в последнее время внезапно выросло число долган и энцев.

– Откуда они взялись? – изумилась Ольга.

– Из графы «национальная принадлежность». – Зоя Григорьевна усмехнулась. – Мне объяснили, что принадлежность к ненцам даст и нам преимущества. Но мы держимся за наш дух, он дороже всех преимуществ.

Ольга отодвинула чашку. Поставила локти на стол. Зоя Григорьевна продолжала:

– Я видела, как живут малые народы Арктики в других странах. Им тоже пришлось терпеть, меняться, подстраиваться. К ним, как и к нам, явились люди, как они говорят, с асфальта, чтобы заставить их надеть на себя чужую жизнь. Но я видела, как они живут сейчас. Мы тоже так будем жить. – В сгустившейся темноте глаза Зои Григорьевны блеснули: шторы не задернуты, по стеклу ударил свет автомобильных фар на путепроводе. – Я понимаю, не все хотят видеть во главе общины женщину. Снова, как когда-то. – Свет фар укатил, глаза Зои Григорьевны снова ушли в темноту. – Пришельцам с Большой Земли не выжить в нашем зимнем холоде, в комарином лете. Они слепнут от черноты полярной ночи, щурятся от яркости полярного дня. Наша жизнь устроена по-другому спокон века: нам важен сам процесс жизни, продолжение рода, несмотря на суровый мир вокруг. – Зоя Григорьевна умолкла.