– Скopo они будут здесь, – начал я в надежде, что Долговязый поймет намек.

И он понял. Чего уж тут не понять?

– Ладно, Копуха, – подмигнул он. – Если меня здесь застанут, тебе хороших слов мало скажут. Так что я, наверно, отчалю. Проводишь?

– Конечно, – у меня все-таки защемило сердце. – Хочешь еще бутерброд?

– Нет, спасибо. И так посидели неплохо. Если вдруг понадоблюсь, вот сетевой адресок «Рапида». Я на нём часто шатаюсь вдоль Суматры и Новой Гвинеи.

Он достал из кармана визитку с выгравированными на пластике данными. Карточка была не дешевой – по краю я заметил тонкую сигнальную полоску для прямой передачи данных в компьютер.

– Спасибо.

Щурясь от ветра и соленых брызг, мы покинули сторожевую вышку, спустились по лестнице и выбрались в эллинг. Долговязый скомандовал отдать концы, взбежал по трапу и помахал рукой с борта «Рапида». Хорошо, что он не мог вблизи видеть моего лица, потому что глаза мои наверняка поблескивали от навернувшейся влаги. Ясно ведь было, что Долговязого я больше никогда не увижу. Всегда грустно выкорчёвывать из души обломки прошлого. Но это были именно обломки, так что нечего за них цепляться. Я вскинул руку и помахал в ответ.

Ворота эллинга распахнулись, «Рапид» запустил турбины и на самом малом ходу начал осторожно пятиться к бушующим снаружи волнам. Я дождался, когда корабль благополучно покинет внутреннюю акваторию, и только после этого шмыгнул носом. Проклятые слезы помимо воли покатились из глаз. Наконец-то ворота закрылись, главные прожектора начали медленно меркнуть, и мне пришлось постоять немного, чтобы освоиться в полутьме.

И вдруг до слуха донесся протяжный свист и несколько коротких дельфиньих щелчков. Я удивленно обернулся и разглядел за решеткой вольеры Тошкину морду. Похоже, он хотел перекинуться со мной парой фраз, но я сейчас не был настроен трепаться, В конце концов, в мои обязанности не входило общение с дельфинами, а еще точнее, никто мне карточку от коммуникатора не выдавал. Так что переживут.

Ветер снаружи настолько окреп, что порывом меня чуть не сбило с лестницы, когда я поднимался в сторожевую башню.

«Ну и разгулялась буря», – подумал я, протискиваясь внутрь, где было тепло и сухо.

Усевшись за пульт, я глянул на монитор, куда проецировалось изображение с орбитальной «линзы», и оторопел. Все было на месте – пенное побережье Суматры, белая бусинка «Тапрабани»… Только Леськиного транспортника не было видно. Нигде.

Первые несколько минут я вообще не знал, что делать. Растерялся, и все. Я даже не попробовал вызвать судно, поскольку было ясно – если корабля не видно со спутника, то где ему быть, кроме как под водой? Наверное, только минуты через три тихой истерики я догадался переключить монитор в режим отображении радиоспектра, чтобы иметь возможность хоть приблизительно понять рельеф дна. На экране отобразилась карта глубин, размеченная разными цветами для точности. У меня сердце остановилось – на остатках взорванного рифа, на глубине около тридцати метров, лежал на боку средний транспортник. Где была Леська, я видеть не мог, но вариантов немного – либо на поверхности океана среди сокрушительных волн, либо внутри корабля. Второе не означало верную гибель, если отсеки задраены по штормовым правилам. В этом случае вода могла попасть только в трюмы и в полости внешнего корпуса, оставив отсеки с людьми незатопленными. Но средник транспортник – это вам не батиплан. В нем нет системы регенерации воздуха, так что просидеть там можно всего ничего – пока кислорода хватит. Если же корабль разломился и люди оказались снаружи…

Об этом не хотелось и думать, потому что в такую бурю среди волн не выжить без специального снаряжения. И всё же, как ни страшно такое признать, вариант с разрушением корпуса казался мне единственной причиной катастрофы. Просто борта не выдержали натиска волн. Такое бывает. И тогда свирепая стихия, ворвавшись в образовавшуюся трещину, распирает ее, рвет, крушит бортовые листы, в конце концов переламывая корпус на части. Достаточно капитану ошибиться с углом направления хода относительно ветра – и все. При таком шторме этого более чем достаточно.

Однако приглядевшись к изображению на компьютере, я немного взбодрился, поскольку на вид корпус транспортника выглядел целым, а потому дело могло обойтись локальной пробоиной.

Ещё через несколько секунд в динамиках пульта раздался сигнал тревоги – сработал аварийный буй, сорванный с переборки корабля в момент затопления. Этот сигнал получат все спасательные станции и базы охотников, поскольку передается он через сателлит и выдает точные координаты катастрофы, Тут же на мониторе моргнул сигнал частного вызова. Судя по адресу, это был Долговязый. Я стукнул по клавише приема и увидел его лицо.

– Я принял сигнал, – сообщил он. – Мы ближе всех к месту аварии.

– Так рули же туда скорее! – не сдержавшись, выкрикнул я.

– А ты?

– Что я? Рули туда! Если судно разломилось, они на поверхности и получаса не продержатся!

– Успокойся, барракуда тебя дери! – неожиданно громко рявкнул Долговязый. – Паники мне в океане только не хватало! Я видел в эллинге два спасательных катера. Быстро садись в один и догоняй меня по курсу. Я дам пеленг с радиомаяка.

– В такой шторм на катере?! – у меня душа опустилась в пятки.

– Ну подскажи мне другой способ! Катер выдержит натиск волн минут десять, тебе этого времени с лихвой хватит на то, чтобы догнать «Рапид». А там я тебя подниму, не дрейфь!

Совершенно ошалев от ужаса и рвущейся наружу истерики, я распахнул дверь и кубарем скатился с лестницы, разбив локоть об одну из ступенек. Тут же меня шарахнуло крепким порывом ветра, я не удержался и грохнулся головой в переборку. Из глаз посыпались искры, но я нашел в себе силы протиснуться в коридор станции и задраить за собой дверь.

В голове продолжало гудеть, когда я сбежал по трапу в эллинг и запрыгнул на борт катера. Увидев это, дельфины забеспокоились, и я подумал, что они могут оказаться полезными там, на глубине тридцати метров. Однако бежать к коммутатору у меня не было времени, так что я просвистел телеграфным кодом сигнал бедствия древних моряков. Это были всего три буквы – SOS, – так нас учили в учебке. Раз Тошка знал телеграфный код, то он должен был это понять. А вот проверить его реакцию у меня не было ни времени, ни желания – захотят, пойдут следом, а силком их все равно не заставишь. Я врубил турбины на малый ход и чуть приподнял катер над водой, проверяя систему глиссирования. Прямоточных моторов на этих скорлупках не было предусмотрено, так что придётся обходиться стандартной оснасткой.

Когда ворота эллинга распахнулись на достаточный угол., я до максимума довел напряжение поля глиссирования и полностью раскрыл диафрагмы турбин. Катер рванулся вперед, как снаряд из ракетомета, но я успел опустить герметичный акриловый кол-пак раньше, чем оказался в бушующем океане. И тут же шторм вцепился в меня, как голодные акулы вцепляются в брошенный за борт дохлый скафандр. Первой же волной шарахнуло так, что затрещал корпус, и я сильно пожалел, что не пристегнулся заранее. Пришлось делать это под непрерывным натиском стихии, да ещё с лицом, разбитым о приборную панель.