БЕКЕТТ: Вы слишком озлоблены, лейтенант.

КУИНСИ: Джим, зачем вы убили этих женщин?

БЕКЕТТ: Они были аморальными шлюхами, забывшими Бога, которые должны были умереть.

ДИФФОРД: Лжет. Он никогда в жизни не верил в Бога.

БЕКЕТТ (смеется): На этот раз Диффорд угадал. Но я уже устал от отмазки все-это-воспитание-моей-матушки.

КУИНСИ: Вы ненавидите свою мать?

БЕКЕТТ: Вы какую имеете в виду – биологическую или приемную? Хотя большой разницы между ними не было. Ни та, ни другая ни на что не годились.

КУИНСИ: Мне сказали, что вы состоите в переписке с Эдмундом Кемпером третьим.

БЕКЕТТ: Точно. Здоровый парень. Шесть футов девять дюймов[35]и весит три сотни фунтов[36]. Вот уж психопат, так психопат. Знаете, я здесь каждый день тренируюсь. Выжимаю триста пятьдесят лежа (закатывает рукав и демонстрирует бицепс перед камерой). Впечатляет, правда? Но до Эда мне еще далеко.

КУИНСИ: Коэффициент интеллектуального развития у Эда тоже 145. Вы знаете об этом?

БЕКЕТТ: Настоящий человек Возрождения.

КУИНСИ: И убил он тоже десятерых. Вы поэтому решили написать именно ему? Правда, его жертвы были поближе к дому: бабушка с дедушкой, мать, лучший друг…

БЕКЕТТ: Эд слишком увлекается Фрейдом. Он только и говорит что о том, как ненавидит свою мать. Боже, вы только представьте – он напал на нее с кувалдой, отрезал ей голову, а потом изнасиловал труп. Пора ему уже становиться серьезнее. Вы про гортань слыхали?

КУИНСИ: Я читал комментарии к интервью.

БЕКЕТТ: Ну, вот как это, ирония судьбы или что? Бедный, травмированный Эд, писающий в постель, пытается выбросить гортань матери в мусорный ящик, как последний символический акт, но крышка ящика заедает и выбрасывает эту чертову гортань прямо в Эда. Он сказал: даже мертвая, она меня достала. Никак не мог заставить ее замолчать! Это одна из моих самых любимых историй.

КУИНСИ: А ваша мать вас доставала? Она была требовательной?

БЕКЕТТ: Моя биологическая мать была слабым, ничтожным ипохондриком, не имеющим в голове ни одной светлой мысли. Когда она свалилась замертво, то этим только выполнила свое же предсказание.

КУИНСИ: А ваш отец?

БЕКЕТТ: Мой отец был достойным человеком, и не стоит примешивать его сюда.

КУИНСИ: Ему было бы стыдно за вас, Джим?

БЕКЕТТ: Почему?

КУИНСИ: Думаю, что да, Джим. И я думаю, что вы это знаете. Дженни Томсон все вам объяснила.

БЕКЕТТ: Кто?

ДИФФОРД: Ты хорошо знаешь, Бекетт, о ком он говорит. Малышка Дженни Томсон. Семнадцатилетняя девочка из Энфилда. Та, чью голову ты отрезал.

КУИНСИ: Вы ведь никому больше не отрезали голову, Джим. Только ей. И вы разрешили ей одеться, после того как изнасиловали. Мне кажется, она вас застыдила. Наверное, сказала вам, что едет домой из больницы, где навещала своего умирающего отца. Что она нужна ему, потому что без нее ему незачем будет жить. И что она очень его любит. Но она видела ваше лицо, и вы должны были ее убить. И вы ее убили, но это не доставило вам удовольствия, как при других убийствах. Другим вы смотрели в глаза, а Дженни не смогли. Ее вы задушили сзади, но даже это не принесло удовлетворения. Вы разволновались и очень разозлились, потому что волноваться совсем не хотели. Поэтому и отрезали ей голову. Классический случай деперсонализации. Голову вы спрятали под кучей листьев, так как не могли на нее смотреть. Тело девочки вы оставили прикрытым, не так, как в других случаях. И все-таки вам было стыдно, правда, Джим? И каждый раз, когда вы ее вспоминаете, вам стыдно.

БЕКЕТТ: Нет.

ДИФФОРД: Что-то ты заерзал, Бекетт. Неудобно сидеть?

БЕКЕТТ: Нога занемела.

ДИФФОРД: Ах, да. Ну конечно.

БЕКЕТТ: Я был у отца Дженни в больнице.

КУИНСИ: Что?

БЕКЕТТ: Санитаркам даже в голову ничего не пришло. Я поехал в больницу. Хотел убедиться, что ее отец там и что он действительно умирает. Женщине веры нет, особенно после того, как ты ее трахнул. Скажут все, что угодно, если решат, что это спасет им жизнь. Поэтому я решил проверить. И нашел эту кислородную палатку в интенсивной терапии, мистер Куинси. К нему никого не пускали, но я сказал сестрам, что расследую дело его дочери и что мне надо сообщить ему хорошие новости. Конечно, они меня пропустили. Молодые сестрички. Одна из них была даже красива, но брюнетка.

Я наклонился так низко, что уперся лицом в поверхность палатки. И рассказал ему, как красива его дочь и как приятно она кричала. Я рассказал, как она умоляла пощадить ее и как молилась Богу, но Всевышний ее не спас. Ее жизнь принадлежала мне, и я забрал ее у девочки. На следующий день он умер.

Вы хотите понять меня, мистер Куинси? Если да, то начните с того, что забудьте всю эту надуманную ерунду вроде ненависти к матери, писанья в постель, пыток домашних животных и пиромании. В мире меня интересует только власть. Власть над женщиной, которая молит тебя сохранить ей жизнь. Власть, которая позволяет поставить ее на колени и смотреть, как она умоляет Бога вмешаться. А Он не вмешивается. И она только в моей власти. Я сильнее и лучше всех на свете. Раньше я не понимал нацистов и того, что они творили во время Холокоста – я уважал их дисциплину, но не совсем понимал их. А теперь понял. Я держал тонкую нить жизни в своих руках и обрывал ее. Лучше этого ощущения в мире нет ничего.

ДИФФОРД: Ты болен, Бекетт. Серьезно болен.

БЕКЕТТ: Пошел к черту, Диффорд. Благодаря таким, как я, вы все имеете работу. Когда я только появился, ты был занюханным, никому не известным лейтенантишкой. В твоей карьере я – лучшее, что с тобой произошло. Ты должен любить меня.

КУИНСИ: Джим…

ДИФФОРД: Ты сильно ошибаешься, Бекетт. И не ты самый сильный человек в мире. Тереза сильнее тебя.

БЕКЕТТ: Что?

ДИФФОРД: Ты меня хорошо услышал. Кто вычислил тебя и укатал в тюрьму? Признай, что ты женился на милой восемнадцатилетней девушке и думал, что будешь ее терзать, терроризировать и издеваться над ней сколько душе угодно. Но вместо того, чтобы сдаться, она вычислила тебя. Она изучила тебя и вступила с тобою в бой. И одолела всемогущего Джима Бекетта.

БЕКЕТТ: Тереза – слабая, глупая женщина, которая не могла выступить даже против своего папаши. На нее надо было только прикрикнуть построже, и она тут же забивалась в угол.

ДИФФОРД: Она вела на тебя досье. Записывала те дни, когда ты говорил, что на дежурстве, а тебя там не было. Все дни, когда ты появлялся дома с синяками и царапинами.

БЕКЕТТ: Она была просто ревнивой дурой.

ДИФФОРД: Она фиксировала километраж на твоей машине. У нее была целая тетрадка показаний против тебя, которую она тайком пополняла каждую ночь, пока не решила, что улик достаточно. И тогда она вызвала полицию. А ты ничего даже не подозревал.