Стадия «давай немного выпьем» медленно, но верно перерастала в «язык уже заплетается».

– Отец ведь даже тебя для него нашел. Все для Кирюшеньки, а Кирюшенька отказался. Вот такая падла…

Мы разговаривали долго. Я честно рассказала о том, что нас связывает с Кириллом, но Алеша навряд ли вспомнит об этом утром. Слишком уж его развезло. Пришлось даже такси вызывать в четыре утра, потому что:

– О-о-о-ля, отец бу-у-удет воно… волно… волнова-а-аться.

В общем, пришлось ехать в особняк к жениху – то есть в свое временное пристанище, – постоянно по пути поправляя норовящего улечься на меня Алешу. В дом мы не то что вошли – влетели с фанфарами, хоть и пытались быть тихими. Шипела на Лешку, стараясь его утихомирить, пока мы со скоростью двух старых черепах поднимались по лестнице, но без чужого внимания найти его комнату мне не удалось.

– Я смотрю, алкоголизм и наркомания все-таки передаются воздушно-капельным путем? – усмехнулся Кирилл, включив свет в коридоре.

Он стоял, опираясь спиной о дверной косяк. Сложив руки на груди, смотрел на нас насмешливым взглядом, явно наслаждаясь ситуацией.

Я хотела было распрямиться – пусть знает наших! У меня, между прочим, тоже гордость есть, но, как только я постаралась встать ровно, Алексей решил принять позу лежа.

– И с чего я такой добрый? – будто ни к кому конкретно и не обращаясь, покачал головой Кирилл.

Без особого труда взвалив брата себе на плечи, мужчина понес его в соседнюю комнату, тогда как я продолжала растерянно стоять, не зная, куда бы податься. Комнату-то мою мне так и не показали.

– Пойдем, – кивнул Кирилл, показавшись в коридоре.

Открыв передо мной соседнюю дверь, он дождался, пока я войду и… Зашел сам, с хлопком закрывая за собой створку.

– А… – что именно «а», я так и не успела придумать. Стоило бы возмутиться, но голова соображала туго, а пол все норовил радостно встретиться с моим носом.

– Ну? – подтолкнул меня мужчина к дальнейшим действиям.

– Что ну?

– Раздеваться будем?

Его шальная улыбка мне ой как не понравилась.

Сейчас

Его шальная улыбка мне ой как не понравилась. Так сильно не понравилась, что желудок мой мигом взбунтовался и решил поделиться с окружающими всем тем, что так надежно прятал в себе последние несколько часов. Понимала, что моя устойчивость изрядно дает сбой, а потому по-настоящему была благодарна Кириллу, когда он встал рядом со мной, одной рукой удерживая шатающуюся меня, а второй – мои распущенные волосы.

– Все-таки пить ты так и не научилась, – услышала я его голос будто откуда-то издалека.

И вот именно сейчас в нем не было ехидства, не было насмешливого тона. Да там вообще никаких эмоций не было – разве что сожаление, но и в его наличии я могла ошибаться. Слишком неоднозначные чувства испытывала: благодарность со смесью отвращения. И непонятно, к кому больше – к себе или к Кириллу.

– Закончила? – чужие пальцы погладили щеку, очертили скулу, убирая выбившуюся прядь.

– Спасибо, – просипела я, пытаясь встать ровно, но тело повело, а ноги разом ослабли, отказываясь слушаться свою владелицу.

Так я и очутилась у мужчины на руках. Перед глазами все плыло, кружилось, словно в карусели, а потому я прикрыла веки от греха подальше, чтобы не повторять предыдущее представление.

– Твою ж мать! – взвыла я, когда меня поставили на ноги, осторожно придерживая, а прямо поверх одежды на меня обрушились струи холодной воды. Да ледяной, если быть откровенной!

Вода пропитывала каждый сантиметр ткани, встречаясь с кожей, вынуждая дрожать всем телом. Волосы намокли, а я пыталась выбраться из душевой кабинки, пока этот мерзавец всячески мне препятствовал.

– Еще немного. – Удерживал меня в стальной хватке, не давая вырваться.

Набрав воды в одну ладонь, Кирилл промыл мне лицо, наверняка размазывая остатки макияжа. Глаза щипало, слезы наворачивались, но мужчина раз за разом повторял экзекуцию, стараясь залить мне воду и в рот тоже. Издевательство. Форменное издевательство.

Именно это я и хотела ему сказать, когда резко развернулась, собираясь оттолкнуть мужчину. С ненавистью смотрела ему в глаза, а меня уже трясло совсем не от холода. Ярость поднималась из самых глубин, завладевая и телом, и разумом. Мыслей просто не было. Хотелось задушить его, утопить, убить, чтобы больше не существовал, чтобы больше не смел врываться в мою жизнь.

Я не успела ударить, не успела залепить пощечину, которую уже предвкушала ладонь, буквально пульсируя от желания. Он схватил мои руки раньше. Вздернул кисти над моей головой, до боли сжимая их, ударяя о белую плитку, которой была выложена стена. Вода выливалась за пределы кабинки, но кого это волновало? Не Кирилла точно.

Свободной рукой он схватил меня за шею, сжимая не больно, но вполне ощутимо. Я видела в его глазах отражение своей ненависти, что удваивалась, так ярко ощущалась теперь, как если бы ее можно было потрогать руками. Кирилл тяжело дышал, смотрел на меня так, словно хотел просверлить взглядом насквозь. Он желал меня убить – сейчас понимала это отчетливо. Наверное, тоже считал, что так ему будет проще. А будет ли?

Если честно, я бы попробовала. Попробовала, потому что терять нам обоим уже нечего.

– Я ненавижу тебя. Ненавижу… – каждое слово он буквально выплевывал, растягивал, смакуя. Это хуже, чем пощечина, хуже, чем удар в спину.

– Не так сильно, как я тебя. – старалась собрать остатки гордости, глядя на него свысока, что было трудно делать снизу вверх.

– Эгоистичная сука!

– Самовлюбленный мерзавец!

Поцелуи бывают разные. Этот – сносил разум напрочь, оставляя лишь одни голые инстинкты. Ярость пропитывала каждое касание, но его грубость не шла ни в какое сравнение с моей жестокостью. Я кусала его губы до крови, упиваясь ненавистью, упиваясь безумием. Он хотел меня напугать? Больше не боялась, а потому бесполезно. Просто надоело бояться. В голове будто что-то щелкнуло, выключилось, давая понимание того, что это именно ему следует меня опасаться.

Да, он был сильнее меня физически. Да, превосходил абсолютно во всем, но отец не сломал меня за три года, а значит, и Кириллу не удастся, как бы ни старался. Я уже приняла решение, и изменению оно не подлежит.

А это…

У всех есть свои маленькие слабости, правда?

Кирилл был моей слабостью. Да я этого и не отрицала. Зачем врать себе?

Мокрая насквозь одежда тряпьем падала вниз, а поцелуи становились все требовательнее. Не сопротивлялась. Наоборот, мне так сильно хотелось причинить ему боль, а потому его разъяренный рык слился с моим стоном удовольствия. Ногти мои впивались в его спину, наверняка оставляя не полосы, борозды, настоящие раны, из которых сочилась кровь. Она смешивалась с водой, окрашивая ее в розовый цвет, потому что я не играла, я не сдерживала себя. Я причиняла ему вред – осознанно, со всей силой, на какую была способна. Дайте мне в руки нож, и я нанесла бы раны, не задумываясь, потому что моя боль не шла ни в какое сравнение с его.