объявления о начале конкурса и в заключительные документы. Перечислю их: история государства Российского должна быть связана с историей народов СССР и «его великим преобразованием из «тюрьмы народов» в свободный социалистический Союз». Далее: нельзя абстрактно социологизировать, как это было в постреволюционных учебниках, необходимо марксистскую схему перехода общественно-экономических формаций органично подкреплять конкретными историческими фактами. Эти факты нельзя рассматривать отстраненно, без оценок, тогда как в предложенном издании оценочный «критерий ступеней исторического развития отсутствует целиком и полностью». Особенно это касается характеристик эпох Ивана IV, Петра I и начального этапа развития капитализма. «Почти нет народов СССР, – пишет Бухарин, а Сталин, как и раньше, старательно подчеркивает, – и совсем их нет как субъектов исторического процесса со своей культурой, иногда очень богатой и своеобразной». Необходимо показать картину роста государства, как роста его аппарата и многочисленных институтов, т. к. учебник «обязан дать представление о силах и структуре царской власти». Необходимо подробнее писать о достижениях культуры, о царизме как «международном жандарме», связать историю России с революционным движением в Европе, о Марксе, Энгельсе, о «научном коммунизме», о Ленине во время Первой мировой войны, о Циммервальде и т. д. Обо всем этом или не говорится совсем, или все упрощается до пошлости и сюсюканья с детьми[100]. И наконец, ключевое, с моей точки зрения, предложение, обращенное лично к Сталину: «Сталин, – возмущался Бухарин, – …трактуется так же с ориентацией на обывателя-добряка! Рассказывается о краюхе хлеба, которую он перед побегом из ссылки дал старухе. Приведено детское письмо к нему, занимающее много места, – писал Бухарин. – Между тем один простой перечень биографических фактов, арестов, тюрем, ссылок, побегов, мест работы и т. д. дал бы в тысячу раз больше и был бы гораздо ярче и красноречивее, чем та страничка, которая посвящена Сталину. В последующем изложении авторы при всем стремлении дать образ вождя, как подобает, впадают в квазидетскую слащавость (Сталин обязательно или «улыбается», или «смеется» etc). Сталин как вдохновитель и организатор величайшей стройки, и руководитель государства и партии во всем его масштабе – отсутствует (это связано и с тем, что история СССР в учебнике дается только до конца Гражданской войны включительно, то есть за несколько лет до возникновения СССР!)… Это недоведение изложения до последних лет является существенным недостатком всего курса, недостатком, который должен быть обязательно уничтожен»[101]. Под конец Бухарин отметил, что полностью воплотить изложенную программу трудно, но к ней надо стремиться, и при этом необходимо «обратить особое внимание на художественную наглядность изложения»[102]. Никто из близких соратников Ленина не внес больший вклад в становление сталинского культа, чем Бухарин. После смерти Ленина его партийная группировка была союзницей со сталинской группировкой против остальных членов ЦК, пока и ее не выкинули из власти.

Значительная часть из 13 пунктов программы Бухарина была в той или иной степени учтена в учебнике, представленном в конце того же года и другой группой авторов, но его имя никогда больше не всплывет, если не считать проклятий и клеветы в средствах массовой информации, учебниках и т. д. Что бы ни сделал или ни сказал тот, кого наметили в очередную жертву сталинскому Молоху, все трактовалось против него. Но именно с январских статей 1936 г. о русском народе в газете «Правда» начался открытый отход от идеи равенства народов СССР к пропаганде великодержавного русского шовинизма (первый среди равных, самый великий среди народов мира, возглавивший первую в мире пролетарскую революцию, строительство социализма в одной стране и т. д.). Так была начата эпоха пропагандистского обожествления всего русского, прикрывавшая самые масштабные за историю процессы его репрессирования в собственной стране, уничтожения в пожарищах Второй мировой и других бесчисленных войнах. Бухарин практически не затронул средневековую историю России: он не взял на себя смелость судить о том, в чем мало разбирался. В окончательном варианте учебника она была оформлена другими людьми, включая великого знатока русской истории Сталина. Но что особенно было важно: все без исключения авторы, представившие макеты учебников, никак не могли найти нужный тон при подаче серьезного фактического материала с противоестественной большевистко-царистской политической окраской и дополнительной марксистской оснасткой. Ведь учебник предназначался для школьников 3-4-го класса, т. е. для 9-10-летних детей. Отсюда сюсюканье, масса всевозможных пояснений и отступлений, словников, попыток писать о сложных вопросах истории на уровне книжек для маленьких деток. И дети в этом возрасте действительно были еще очень малы, чтобы с ходу понять разницу между различными общественно-экономическими формациями или «правой и левой оппозицией», или общность «фашистов» и «троцкистов», и т. д. И это тогда, когда их родители в 30-х гг. были массово неграмотны или настолько малообразованны, чтобы растолковать символы нового учения. Бухарин же, хотя и не имел опыта работы в школе, дал совет писать всерьез, не обращая внимания на возраст, но ясным и образным языком. И этот совет решил дело. Был сотворен невиданный педагогический монстр, наконец-то удовлетворивший Сталина, ставший на десятилетия моделью для всех возрастов и поколений советских людей, включая школьников начальных классов, студентов и даже ученых-историков и государственных деятелей. А после Второй мировой войны – и для жителей Восточной Европы и части Азии. В этой идеологической мути мы все жили много десятилетий, меняя местами имена вождей.

* * *

Меньше чем через год, в конце августа 1936 г., высокое Жюри внезапно выявило победителя конкурса. Им оказался коллектив, возглавляемый историком А.В. Шестаковым. Несмотря на то что мой учитель профессор Е.А. Луцкий высоко отзывался о профессиональных качествах своего старшего наставника профессора А.В. Шестакова[103], я не могу принять его оценки и характеристики. Если Луцкий был одним из лучших советских историков-источниковедов, то Шестаков был человеком средних способностей. До Октябрьского переворота совмещал революционную деятельность с интересом к аграрной истории, в частности, к истории революционного российского крестьянства. После Октября окончил Институт красной профессуры (ИКП), возглавлявшийся Покровским, и поэтому значился, как и все выпускники, в его «школе». В карьерном продвижении скорее всего пользовался поддержкой не только Покровского, но и наркомов по просвещению Луначарского, затем Бубнова. Без их одобрения он вряд ли бы смог занять должность заведующего кафедрой Истории СССР, сначала в ИКП, потом в целом ряде престижных институтов, а в середине 1930-х гг. одноименную кафедру Государственного педагогического института им. А.С. Бубнова в Москве. И в самом деле, где, как ни на кафедре истории и в педагогическом институте, курировавшимся самим наркомом Бубновым, мог быть написан лучший учебник? Предполагаю, что именно Бубнов рекомендовал Сталину Шестакова и его кафедру. Но тогда какой был смысл в многолетних поисках политически подходящего коллектива историков и