Бомбоубежище было закрыто, и ключа у сторожа не нашли. Подполковник что-то передал по рации, и минут через пятнадцать приехали взрывники. Они установили взрывное устройство на дверь, скомандовали разойтись, и вскоре раздался характерный шлепок, и тяжелые металлические двери вывернуло почти наизнанку. ОМОН тут же оккупировал помещения, и здесь милиционеры в присутствии группы штатских сразу обнаружили не очень большие, но плотные и тяжелые мешки.

Подполковник оставил здесь часть своих людей, и колонна тронулась в путь. Впереди нас ждало новое хранилище.

Следующий адресок был покруче — охраняемый военный артсклад.

— Не люблю с вояками дело иметь, — непонятно кому пожаловался подполковник.

Объект охраняли солдаты-таджики. Когда подполковник это увидел, он только присвистнул:

— Это бесполезно. Их надо или перестрелять, или звонить дежурному по части. Эй, капитан! — высунулся он из «УАЗа». — Дежурному по части звони — пусть вместе с начальником караула приезжает!

— А я что делаю?! — раздраженно отозвался старший ОМОНа. — Ни одна б…. не отвечает!

Вести своих парней в атаку там, где можно договориться, он явно не хотел.

Минут через десять стало ясно, что никто и не ответит, и старший повел своих в атаку.

— К бою! — скомандовал он. — Первый, второй — правый фланг! Третий, четвертый — левый фланг! Пятый, шестой, седьмой и восьмой — с тыла! Остальные со мной! Приготовились!

Захват был короткий, как вздох. Когда все закончилось, я выбралась из неуютного, пропахшего табаком и рвотой салона «УАЗа» и подошла к трупам. Два молодых таджика, совсем мальчишки, лежали рядом, раскинув тонкие руки в стороны. Эти юнцы точно ни в чем не были виноваты, они просто исполняли свой воинский долг, охраняя и до последней капли крови обороняя вверенный им воинским начальством под охрану государственный объект.

Я присела рядом. Мертвый таджик смотрел огромными черными глазами в огромное черное таджикское небо, и эти глаза были неподвижны. По гимнастерке торопливо ползла белая жирная вошь. Я брезгливо отодвинулась. Рядом из-за ворота выползла еще одна, еще и еще… Я где-то слышала, что эти твари первыми понимают, что «хозяин» уже мертв, и быстро покидают остывающее тело. Но увидела этот «похоронный марш» впервые.

Здесь тоже были обнаружены мешки с белым порошком, и милиционеры начали быстро составлять протокол. Подполковник вызвал по рации подкрепление, оставил часть своих людей и здесь и тронулся дальше.

В принципе он поступал правильно. На сколько-нибудь серьезное сопротивление он не наткнулся, а вот опередить его и вывезти героин из нетронутых складов новые хозяева «товара» могли и успеть.

Когда мы подъехали к химскладу, за «колючкой», в свете фонарей, стоял насмерть перепуганный русский солдатик с автоматом наперевес:

— Стой, стрелять буду! Стой, стрелять буду! Стой, стрелять… — как заведенный повторял он.

— К бою! — приказал омоновцам старший, но какой-то сержант его остановил.

— Эй, командир, подожди, с ним можно и по-другому.

Милиционер подошел поближе и что-то тихо сказал. Потом еще что-то, еще… Он придвигался все ближе и все говорил и говорил… В конце концов солдатик замолчал, а сержант просто вытащил у него из объятий автомат и кинул его старшему ОМОНа. Я всмотрелась — на солдатике не было лица.

— Что вы ему сказали? — высунувшись из окошка машины, спросила я у милиционера.

— Да это наши, мужские дела, — отмазался тот. — Я ведь тоже в армии служил. Понимаю.

Склад осветили фарами, милиция приступила к работе. Я вышла из машины и подошла к солдатику. Он сидел на перевернутой пожарной бочке и, обхватив голову руками, плакал. Я подсела рядом.

— Не расстраивайся, — обняла я его за плечи. — Главное, что живой…

— Теперь в дисбат! — зарыдал солдатик. — Ну почему я не смог?!

— Не так просто человека застрелить, — сказала я. — Это не каждому дано.

— Теперь в дисбат… — убито повторял солдатик.

— Ничего, и в дисбате люди живут, — хлопнула я его по плечу и поднялась. Учитывая обстоятельства, его можно было и «отмазать», но гарантировать это сейчас не смогла бы даже я со своим юридическим опытом — отдав оружие, парень совершил тягчайшее воинское преступление.

Героина было очень много. Я даже подумала, что здесь, наверное, находится основная часть похищенной у Мусы партии. Мешки были уложены ровными штабелями в человеческий рост.

— Взвод! К бою! — услышала я сзади и обернулась. К складу бежали два офицера в сопровождении десятка солдат.

Залязгали срываемые с плеча автоматы. Бойцы взвода красиво растянулись в свете фар цепью и наставили на милиционеров оружие.

— Отделение! — еще громче заорал старший ОМОНа. — К бою!

Омоновцы бесшумно прыснули в разные стороны и залегли. Наступила мертвая тишина. Противоборствующие военачальники стояли один напротив другого, и было видно, что они и сами не знают, что делать дальше с приготовившимися к перестрелке подчиненными.

— Кто такие?! — опомнился первым старший ОМОНа. — Документы!

— Это ты, щегол, сначала «ствол» опустишь, а потом и документы предъявишь! — разъяренно крикнул тот офицер, что был постарше и потолще. — Кто здесь командует?!

— Ну я, — вышел из темноты подполковник милиции. Его глаза сияли. Победителей не судят, а он сегодня был победителем.

— Головка от…! — матюгнулся офицер. — Какого… вы на российском военном объекте делаете?! Ты! — обернулся он ко второму офицеру. — Где твой часовой?! Немедленно найти!

Через две секунды часового вытащили в свет фар, но что с ним делать, сейчас было совершенно непонятно. Один из офицеров оказался начальником караула, и пару минут он потратил не на пресечение захвата военного объекта, а на разборки со своим подчиненным, — где этот полк набрал таких олухов, мне было совершенно непонятно.

Старший офицер, представившийся дежурным по части, был поопытнее и уже видел, что-то изменить поздно. Поэтому, когда минут через двадцать после появления офицеров прибыл официальный представитель Российской Федерации, военные окончательно потеряли инициативу. Они просто не знали, что надо делать, если на охраняемом твоими подчиненными объекте милиция обнаружила несколько тонн героина. Я видела, как подошел к представителям РФ благоразумно вызванный подполковником милиции местный прокурор, и они перекинулись несколькими словами.

И прокурор, и представители уже понимали, что сложившиеся обстоятельства гораздо серьезнее, чем им хотелось бы, и через час-другой здесь будет столько разного начальства, что всем станет тошно. Впереди и таджикскую милицию, и российских военных ждали сплошные неприятности. Я подумала, что, если бы не их взаимное присутствие, они с огромным удовольствием все это «прикрыли», но было слишком поздно. Их обоюдный страх и недоверие делали всякие попытки что-то замазать невозможными.