* * *

— Юля! Юленька! — Мама ласково смотрела прямо на меня — сверху вниз.

— Нет, мамочка, не хочу, я потом…

* * *

— Ну, что, сдаешься?!

— Дай ей! Дай!

— Вот малявка, не сдается! Что, еще хочешь?!

* * *

— Курсант Максимова, встать в строй! — Инструктор Караоглу развернулся и пошел строевым шагом куда-то наискосок, за линию горизонта.

— Вспышка с тылу! Вста-ать! Ко мне! Кру-гом! Ну, и куда тебя понесло?! Максимова, ко мне!

* * *

— Багира! Багир-р-р-ра!.. Багир-р-р-р-р-ра…

* * *

— Юля-а, посмотри сюда, посмотри, это — я, Суров…

— Андрей Леонидович, запиши адрес. Душанбинская, 46…

* * *

— Смотри-ка, очнулась…

Я повернула голову: на меня с интересом смотрела женщина лет сорока пяти.

— Мы тут все спорим, ты таджичка или русская?

— Я тебе говорю, ее в таджикском привезли!

— Не лезь! Пусть сама скажет. Ты кто?

Женщина с нетерпением ждала ответа.

— Я… пополам, — сказала я чужим, хриплым голосом.

— А-а, ну тогда понятно! Папа, наверное, таджик, — утвердительно заявила женщина.

— Да нет, отец вон к ней приходит — русский, видно!

— Это Андрей Леонидович? Так он ей муж, а не отец!

— Какой же муж?! Он насколько ее старше!

— А что, бывает…

— Слышь, — появилось передо мной чье-то безобразное лицо. — Андрей Леонидович тебе — кто?

— Он здесь был? — спросила я.

— Каждый день ходит. Хороший мужик, сразу видно. Каждый день цветы носит.

Я повернула голову, увидела стоящие в стеклянных банках букеты.

— Какое… сегодня… число? — спросила я.

— День седьмого ноября — красный день календаря… — пропела соседка.

Я попыталась сообразить, сколько дней уже здесь, и… не смогла.

Женщины, поняв, что собеседник из меня никакой, переключились на обсуждение других проблем. А я лежала и по кусочкам собирала свои воспоминания.

Я хорошо помнила, как мощно потянуло из вышибленного взрывом окна свежим ветром, как я засовывала под тумбу документы, как потом повернулась и посмотрела на солнце… и все. Дальше перед глазами сновали какие-то неясные блики, тупая боль в голове, чужие незнакомые голоса…

В обед меня покормила с ложечки полная любознательная соседка по койке, а к четырем я уже пыталась встать.

— Куда тебя несет? — возмущалась соседка. — Вот все время так, только ляжешь, а она ка-ак подскочит! И цифрами все, цифрами! Так и сыплет!

Я усмехнулась и настойчиво продолжала свои аккуратные, планомерные попытки. Меня мутило, голова ехала по кругу, но к шести я уже смогла дойти до коридора. Потому что, если верить женщинам, в семь, как всегда, придет Андрей Леонидович. Он, видимо, нашел мою записку и приехал. В другой ситуации я бы чувствовала себя неловко, но сейчас — нет, слишком многое от него зависело.

Гром увидел меня в коридоре и перепугался.

— Ты что, дурочка?! Ты на себя в зеркало хоть смотрела?

— Гром, я должна сообщить…

— Ты уже все сообщила.

— Когда? — озадачилась я.

— Видела бы ты себя со стороны! — усмехнулся Гром. — Глаза закрыты, вся в бинтах, а только мой голос услышала — и давай: «Олег Владимирович, телефон номер такой-то, артсклад, Душанбинская, 46, склад к юго-востоку от в/ч сто сорок семь… ориентир — водонапорная башня…»

— И что?

— Все в порядке.

— Точнее!..

— Олег Владимирович сам связываться не стал…

— Сукин сын! — выругалась я.

— Зато он вывел меня на Сергея Довлатовича, ну ты его знаешь, ты у него проверку делала… Воинская часть возле аэродрома…

— Я помню…

— Так вот, он дал своих бойцов. Ментов подвинули в последний момент, они уже собирались все вывезти, что называется, «в неизвестном направлении». Груз перехватили, заставили отвезти на свалку и сожгли — все оставшиеся от партии восемнадцать тонн. Все-все, давай в палату!

— Где Муса?

— В Пакистан ушел. Здесь его за долги убили бы. Это ведь он тебе фейерверк устроил.

— А менты, прокурор?..

— А что менты? С ментами все в порядке — доказательств-то никаких! Операцию провели почти безупречно… Все, хватит, давай в палату!

— Слышь, Андрей Леонидович, ты мне кто? А то меня женщины спрашивают!

— Кто? — Гром задумался. — Ухажер годится? Все, иди в палату!

Гром аккуратно, под локоток, довел меня до постели, и до меня только сейчас дошло, как срамно я выгляжу в этой зеленоватой больничной рубашке с узорчатыми надписями «Минздрав».

— Андрей Леонидович! — расцвели мои соседки. — Как хорошо, что вы пришли… Юленька все ждала вас, все ждала… — слащавыми голосами затянули они.

Андрей Леонидович достал из пакета что-то сладкое, завернутый в газету букет пышных местных цветов, и соседки мигом принесли под цветы литровую банку, наполненную мутной водопроводной водой.

Мы с полчаса помурлыкали, и я не без удовольствия подставила лоб под большую прохладную ладонь Грома. Все было прекрасно, если бы… не Камышин.

— А Камышин? — спросила я, когда Гром собрался уходить.

— А что — Камышин? С ним все в порядке.

Это означало: не прыгай выше головы.

Мы попрощались.

— Так кто он тебе? — запрыгали вокруг соседки.

— Я тебе точно говорю — не отец!

— Да отстань ты! Пусть она скажет!

— Же-ни-их, — мечтательно закатила я глаза, и соседки позеленели, потом почернели и, наконец, отправились на свои койки.

Весь следующий день я посвятила себе. Во-первых, я встала на весы и обнаружила, что сбросила восемь килограммов. «То-то меня шатает», — невесело усмехнулась я. Была в этом и польза — ноги стали суше и даже как-то стройнее, но было и то, что меня не устраивало — грудь от этого стремительного похудения пострадала сильнее всего.

Я вышла во дворик больницы и начала медленную, тщательную разминку. Сначала — суставы и позвоночник, затем — основные сухожилия, потом главные группы мышц, а когда я добралась до вторичных, меня грубо, по-хамски окликнули.

— Максимова!

Я оглянулась. Прямо позади меня стояла толстая, обрюзгшая мадам в белом халате, а из окна моей палаты на втором этаже высовывались растрепанные головы моих соседок.