Тогда Виктор отмахивался от подобных рассуждений — нет, не может быть, конечно, дорожил и ценил! А теперь вот думал, что так оно и было.

30

Виктор

За прошедшие годы Горбовский много и упорно думал и рассуждал о случившемся — хотел понять (и, желательно, принять) самого себя. Принять так и не получилось, по крайней мере, до конца — Виктору, как и практически любому человеку, хотелось быть лучше в собственных глазах. Но, как говорила Ира, «не выходил у Данилы-мастера каменный цветок».

А вот понять… Да, пожалуй, получилось. Хотя понимание далось нелегко и больно.

Ира, несмотря на то, что сопротивлялась ещё до замужества, досталась Виктору в целом легко. Он сильно влюбился и получил желаемое быстро — и трёх месяцев не прошло. Потом они стали жить вместе, Ира забеременела, они поженились. Простая и старая как мир история любви без особых страданий. Горбовский даже не думал никогда — по крайней мере, до развода, — как ему повезло, что всё получилось именно так. Другие люди годами не могут найти своего человека, а когда находят, он может оказаться занят. Приходится, если хочешь семью, жить не со «своим»…

И, как это часто случается с тем, что получил без должного старания, в сознании Виктора не закрепилась мысль, что семьёй надо дорожить. Нет, формально он это понимал, тем более что его родители всегда дорожили друг другом и Горбовский впитывал это с детства. Но только формально. Никогда раньше не сталкиваясь с кризисом в браке — миновали их с Ирой извержения вулканов, увы, — Виктор попросту не имел понятия, как с ним справляться.

Подобное знание далось ему слишком дорого. Зато теперь Горбовский мог как по нотам разложить собственные поступки и рассказать, как нужно было действовать, чтобы не попасть в то дерьмо, в котором он жил сейчас. Да, всё стало очевидным. Однако понимание не снимает вины за случившееся, да и надежды на прощение не даёт. Если только на Божественное прощение… Богу-то, если он существует, наверное, проще заглянуть в душу и увидеть там всё, о чём Виктор передумал за годы одиночества. Какие выводы сделал, глубоко ли раскаяние, принято ли искупление. Людям объяснить это всё… практически невозможно. Особенно если они не желают слушать, как Максим и Марина. И как Ира.

Через десять дней после операции жену перевели в обычную палату, но Горбовский в больнице не появлялся. Во-первых, понимал, что Ира не захочет его видеть, более того, Наталья Никитична по телефону прямо сказала, что насчёт него предупредили и охрану, и заведующего кардиологией, и медсестёр — к жене в палату никто Виктора и не пропустил бы. Ну и во-вторых, он и сам не рвался, и не только потому, что стыдно было до невыносимости. Опасался навредить… Всё вспоминал, как делал Ире массаж сердца и искусственное дыхание, и холодел от страха, что подобное может повториться.

О том, что Иру выписывают, Наталья Никитична Виктору сообщила, хотя он боялся — не скажет. Но нет, сказала. Но не затем, чтобы он приехал в больницу, конечно.

— Приезжать не вздумай! — заранее резко отчитывала его тёща. — Всё равно с тобой никто не хочет разговаривать. Просто я решила, что ты должен знать о выписке. Понимаю, что переживаешь. Ире ещё долгая реабилитация предстоит, но теперь хотя бы не в стационаре.

Поначалу Горбовский действительно не собирался приезжать, но не выдержал — так хотелось увидеть жену и детей. Хотя бы издалека!

Только издалека и получилось. Ира и близнецы, заметив стоящего неподалёку от входа в приёмное отделение Виктора, попрятались в машину Толи, брата жены. Наталья Никитична, сложив руки на груди, осталась стоять у двери, как грозный страж, а Анатолий вылез с водительского места и пошёл на Горбовского, и лицо у него было такое, что Виктор подумал — сейчас будет бить. И приготовился не сопротивляться.

Однако ничего подобного не случилось.

— Ты русского языка не понимаешь? — угрожающе-холодным тоном поинтересовался Толя. Ему тогда было двадцать пять, и он работал инструктором по плаванию в спортивной школе. Крепкий и красивый парень, но серьёзный — у него была постоянная девушка уже года четыре. — Мама тебе сколько раз говорила, чтобы ты к Ире не лез? Ты её в могилу свести хочешь?

Виктор вздохнул… и внезапно принял решение.

— Нет. Я просто хотел сказать, что сам займусь разводом. Пусть ни о чём не думает. Квартиру им с Максом и Ришкой оставлю, конечно. И… не только. Всё будет по-честному, обещаю.

— Благородно, — язвительно хмыкнул Толя, засовывая руки в карманы. — Ладно, я передам. Что-то ещё?

Сердце болело так, что Виктору казалось — у него самого сейчас инфаркт случится. Но разве можно было иначе? После всего случившегося настаивать на диалоге с Ирой, пытаться её вернуть? Как это делать, если любым неосторожным словом, да даже просто своим присутствием, можно убить человека?!

— Нет. Ничего.

— И прощения просить не будешь?

В глазах брата жены было столько презрения, что Горбовского затошнило. А ведь когда-то у него были отличные отношения с Толей… Хотя тот, конечно, меньшая из его потерь.

— А смысл? — Виктор пожал плечами и опустил глаза. — Я виноват, но Ира ведь не простит.

— И не только Ира, — припечатал Толя, развернулся и пошёл к машине, буркнув насмешливое: — С наступающим тебя. Будь счастлив.

Удивительно, но, оказывается, пожелание счастья может вместить в себя столько боли и яда, что от него задыхаешься, как будто резко перекрыли кислород…

31

Виктор

— Виктор Андреевич? Виктор Андреевич!

Горбовский помотал головой и перевёл расфокусированный взгляд на Олю, администратора его клиники, которая стояла перед ним, махала руками и едва не подпрыгивала, пытаясь привлечь внимание.

— Что? — прохрипел он полузадушенно, не до конца осознавая, что происходит. Так погрузился в воспоминания о прошлом, что настоящее отошло в сторону почти целиком и никак не хотело возвращаться.

— У вас закончился обеденный перерыв! — с вытаращенными глазами выпалила Оля. — И пациент уже пять минут ждёт! А вы… вы даже чай, что ли, не допили?! И бутерброд не доели…

Виктор опустил взгляд. Да, действительно — его обед до сих пор был практически не тронут.

— Задумался, — вздохнул он, вставая из-за стола. — Ладно, пойду. Через пару минут позовёшь пациента в кабинет.

— А обед? — растерянно пискнула Оля. Милая девочка и старательная. Совсем не как Даша. И на Виктора смотрела как на начальника, только и всего. Впрочем, других он с тех пор и не держал в клинике.

— Подождёт. Не переживай, не помру.

«А хотелось бы», —