Но хотя Руна и не могла уберечь эту девчонку от столкновения с чужой смертью, можно было попытаться спрятать ее в повозку. Однако Руне это не удалось. Белая ручка сжалась на ее запястье – сильнее, чем можно было ожидать от изнеженной королевской дочки.

И в этот миг земля содрогнулась. Процессию сопровождало мало солдат, зато в охране Роллона их было много, и теперь они, привлеченные шумом, неслись сюда со всех сторон во главе с самим Роллоном и епископом Руанским.

Люди Роллона сражались без спешки и ярости; казалось, они тщательно продумывали каждый из своих ударов. Топоры ломались под напором стали, мечи взрезали плоть и крошили кости. Воины Роллона превосходили разбойников Тира не только вооружением, но и доспехами: на них были тяжелые кольчуги, способные сдержать удары, которые не остановили бы меха и кожа.

И все же, хотя теперь у Тира не было численного превосходства, он не удовлетворил жажду крови. Крики воинов напоминали Руне волчий вой.

Если солдаты Роллона полагались больше на свою силу и дисциплину, чем на скорость, то парни Тира действовали, казалось, несогласованно. Они спешили скорее добраться до своих врагов, и в движениях их были только ярость и тяга к убийству.

Увидев все это, Руна оцепенела. Она понимала, что теперь погибнет, и в этом была только ее вина, ведь она потратила драгоценное время на то, чтобы усадить принцессу в карету. Ее последней мыслью будет не то, что она совершила правильный поступок, а то, что правильные поступки никогда не оборачиваются добром, что человек рождается в крови и в крови умирает…

И тут среди шума битвы Руна услышала другой звук, ненавистный, невыносимый и потому заставивший ее прийти в себя: Тир хохотал. Страшнее, безумнее его смеха было то, что он делал. Тир вступил в бой, но не для того, чтобы сражаться с вражескими солдатами. Нет, он склонялся над безжизненными телами и взрезал их от горла до паха, чтобы на землю пролилось еще больше крови.

Руна выглянула из-за кареты, и в нее полетела секира. Девушка уклонилась. Сперва она подумала, что на нее напал один из воинов Тира, но потом поняла, что сражающиеся уже не могут контролировать свои действия. Никто не мог отличить друга от врага. Казалось, что противники срослись в одно омерзительное тело. Тир стоял немного в стороне. И тут Руна поняла, зачем он вскрывал тела павших. Пускай воины Роллона и не боялись мертвых тел, но вот лошади, чувствуя запах крови, становились на дыбы. Тир действовал вполне осмысленно. Руна вспомнила, что еще вчера он рассказывал о том, как эту же тактику применили норманны в битве под Шартром: тогда они зарезали своих лошадей, расчленили их тела и сложили из них заграждение, приводившее в ужас франкских коней, ибо животное боится того, к чему человек привыкает. Как ни понукали всадники своих лошадей, те отступали, и вдруг оцепление распалось.

Руна увидела небольшой проем, через который можно было проскользнуть в лес. Там, среди деревьев, будет уже не важно, у кого оружие лучше, а кольчуга прочнее. Значение будет иметь лишь то, кто лучше знает здешние земли, а главное, опасные болота.

Девушка видела, как бежит Тир. Похоже, он не боялся прослыть трусом, ни сегодня, ни в тот день, когда отравил Рунольфра, вместо того чтобы вызвать противника на честный бой. И хотя тогда Руна презирала его, сейчас она вполне его понимала. Девушка поспешно последовала за Тиром. За ней устремилось еще несколько человек, которым посчастливилось выжить.

Руна уже чувствовала ароматы леса: запахи травы, мха и осенней листвы. Тьма и одиночество чащи манили ее.

Но не успела девушка добежать до первого дерева, как чей-то кулак врезался ей в живот. Она была не готова к нападению и потому не успела напрячь мышцы.

Руну с головой накрыла волна боли, а когда она вновь сумела сделать вдох, оказалось, что перед ней стоит Тир.

– Предательница! – прошипел он, и Руне показалось, что в его голосе прозвучало не презрение, а признание.

– Ты мне не указ, – выдохнула она. – И тебе не стоит мне доверять. А мне не стоило доверять тебе.

– Это правда. – Ухмыльнувшись, Тир вновь ударил ее в живот.

На этот раз Руна приготовилась к удару, но хотя ей было не так больно, как в первый раз, она не устояла. Пошатнувшись, девушка упала и покатилась вниз по склону. Она выкатилась из леса на дорогу. Парни Тира спотыкались об нее, но Руна ничего не чувствовала. Она лишь понимала, что находится сейчас под открытым небом и ей негде спрятаться.

И вдруг рядом с ней возник один из солдат Роллона. Он схватил Руну за руку и рывком поставил девушку на ноги. А потом у нее перед глазами все поплыло…

Все, чего она хотела в тот момент, – это умереть быстро и безболезненно.

Но смерть все не шла, ни быстрая, ни медленная. Почему-то солдаты Роллона оставили ее в живых.

Когда они добрались до Руана, Гизела все еще дрожала. Она никак не могла понять, что же с ней произошло. Девушка все время прокручивала в голове страшные минуты. Да, сейчас она была в безопасности, но перед глазами у нее стояли воины, она слышала их крики, чувствовала, как ее хватает чья-то сильная рука. Гизела не понимала, почему она не умерла от страха. Не понимала она и того, как этот день может продолжаться. Ее мир пошатнулся, но все вокруг, похоже, шло своим чередом.

Процессия направлялась к Руану по старому римскому тракту, но Руне казалось, что все движется по кругу, что время вновь и вновь возвращает ее в тот миг, когда она впервые в жизни увидела мертвого. Тем не менее в какой-то момент она поняла, что этот день, каким бы страшным он ни был, подходит к концу.

– Нам нужно, наверное… – начала Эгидия.

Только сейчас Гизела – точно очнувшись от кошмара – поняла, что ее спутница за все это время не промолвила ни слова. И они так и не переоделись.

Гизела поспешно сняла накидку, радуясь возможности сделать хоть что-то, чтобы отвлечься от страшных воспоминаний. Но эти воспоминания вспыхнули вновь, когда Гизела увидела на своем запястье синяки. От ручищи воина? Или от той, другой руки, сильной, но узкой, руки женщины, которая втолкнула ее в карету? Но, собственно, сейчас Гизела не была уверена в том, существовала та женщина на самом деле или все это ей лишь привиделось.

Все еще не оправившись от потрясения, Гизела поменялась с Эгидией одеждой и прижалась к стенке кареты. Она больше ничего не хотела видеть. И ничего не хотела слышать, но Эгидия вновь обрела дар речи и принялась болтать.

– Руан – величественный город, – рассказывала она. – Его основали еще во времена правления римлян, но тогда он назывался Ротомаг. Его защищает прочная крепостная стена. Благодаря большому порту Руан – центр оживленной торговли.

Гизела подалась вперед и выглянула в окошко, но ничего особо оживленного не увидела. Ей вспомнилось, что она тоже много слышала об этом городе, в первую очередь о его церквях – кроме центрального храма, собора Руанской Богоматери, возвышались там и церкви Сент-Этьен, Сен-Мартен-дю-Пон и Сен-Пьер, а уже за городскими стенами стояло два монастыря, Сен-Савер и – к северу от собора – Сент-Аман. Раздался колокольный звон, и Гизела с благодарностью прислушалась, радуясь тому, что этот город не забыт Богом и Роллон, обещавший восстановить разрушенные церкви, был не таким уж плохим человеком. Если что-то и могло утешить Гизелу в этот страшный день, так только мысль о том, что на небесах есть добрый Бог, а на земле – люди, которые поклоняются ему.