Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Марк поблагодарил нас за помощь, пообещал как-нибудь приехать в Ярославль, и мы простились. Только по дороге на вокзал я почувствовал, как устал за эти дни.
Из Александрова мы с краеведом выехали первой электричкой. Справа от железной дороги, на высоком зеленом холме, белели стены кремля, где произошли события странные, необъяснимые и участниками которых мы случайно стали. Выше, освещенные чистым утренним светом, тянулись в голубое небо шатры и главки церквей. Внизу, у подошвы холма, причудливо извивалась речка Серая.
Кремль уплывал назад, а мне казалось – из шестнадцатого века я возвращаюсь в двадцатый. Уходило назад то далекое, жестокое время, когда здесь, в Александровой слободе, жил и вершил свой суд над людьми Иван Грозный, а жизнь так же сурово и жестоко казнила его самого.
В русской истории это была, пожалуй, одна из самых загадочных личностей. К одной тайне Грозного – убийству царевича Ивана – я как бы прикоснулся здесь. История с чернобородым и это таинственное убийство стали в моем сознании звеньями одной цепи.
Я сам не мог объяснить, какая между ними связь, но почему-то был уверен, что она существует и у истории с золотым кольцом будет продолжение, что случай в бывшей Александровой слободе только начало моего путешествия в прошлое.
И еще об одном происшествии, которым закончился этот длинный и трудный день…
Александровская электричка делает остановку в Ростове Великом. Как и Пташников, я дремал всю дорогу, но тут открыл глаза, словно меня толкнули. Мимо окон нашего вагона проходили сошедшие с электрички пассажиры. И вдруг среди них я увидел мужчину в бежевом костюме. Это был, несомненно, Окладин!
Но как он очутился здесь?! Ведь он должен был уехать еще вчера! Почему вышел в Ростове, когда живет в Ярославле и так торопился в свой институт? Зачем следом за мной выходил ночью из александровской гостиницы? Почему так внимательно вглядывался в его лицо Марк, в чем он подозревает Окладина?
Ни на один из этих вопросов я не мог дать вразумительного ответа. Хотел разбудить Пташникова – и передумал. Я как предчувствовал, что впереди меня ждут новые, не менее странные и запутанные события, и торопить их не надо.
Однажды я начертил карту острова; она была старательно и (на мой взгляд) красиво раскрашена; изгибы ее необычайно увлекли мое воображение; здесь были бухточки, которые меня пленяли, как сонеты. И с бездумностью обреченного я нарек свое творение «Островом Сокровищ». Я слышал, бывают люди, для которых карты ничего не значат, но не могу себе этого представить! Имена, очертания лесов, направление дорог и рек, доисторические следы человека, и ныне четко различимые в горах и долах, мельницы и развалины, водоемы и переправы, какой-нибудь «Стоячий валун» или «Кольцо друид» посреди вересковой пустоши – вот неисчерпаемый кладезь для всякого, у кого есть глаза и хоть на грош воображения. Кто не помнит, как ребенком зарывался лицом в траву, вглядывался в дебри этого крохотного леса и видел, как они наполняются волшебными полчищами! То же примерно произошло со мной, когда я уронил задумчивый взгляд на карту своего «Острова Сокровищ» и средь придуманных лесов зашевелились герои моей будущей книги. Они сновали туда и сюда, сражались и искали сокровища на нескольких квадратных дюймах плотной бумаги… Даже когда карта не составляет всей фабулы, она всегда сумеет дать богатую пищу уму.
Роберт Льюис Стивенсон. Остров Сокровищ
С оживленной улицы в центре города я свернул в узкий переулок, разыскал нужный дом. Он стоял в глубине двора, зажатый двумя девятиэтажными коробками, одинаковыми, как близнецы.
Дом был каменный, с побитой штукатуркой, с тесовым крыльцом сбоку и тремя окнами по фасаду. Рядом с современными высотными зданиями он выглядел жалко, неказисто, словно заблудился здесь.
О встрече я предварительно договорился с Пташниковым по телефону. На мой звонок он тут же открыл дверь, из полутемной прихожей проводил в комнату, неожиданно большую и светлую, с высоким потолком.
Кроме стола у окна и трех приставленных к нему старомодных гнутых стульев здесь ничего не было – только огромное количество книг в самодельных шкафах вдоль стен.
Разномастные, в твердых переплетах с тиснением и растрепанные, словно капустные листья, с пожелтевшими от времени страницами, они стояли рядами, лежали стопками на полках в простенках между окон.
Книжные шкафы громоздились и во второй, маленькой комнате. Кроме них я разглядел там металлическую кровать довоенного образца, массивный письменный стол и старую пишущую машинку «Ундервуд».
С потолка в обеих комнатах сиротливо свисали лампочки без абажуров.
Из прихожей еще одна дверь вела на кухню. Газовая плита и кухонный столик словно бы выталкивали друг друга, так тесно им было там. Холодильнику не нашлось места на кухне, и он стоял в прихожей, сверху высилась стопка старых журналов, аккуратно перевязанных бечевкой, здесь же притулился телефон давно устаревшей конструкции.
Не трудно было догадаться, что Пташников живет один, – женских рук здесь не чувствовалось совершенно. Расспрашивать, почему так получилось, я не стал, но про себя подумал, что современный гарнитур или богатые ковры на стенах здесь были бы просто неуместны – тут властвовали книги, все остальное было незначительным приложением к ним.
– Этот дом мне еще от деда достался, – сказал Пташников, заметив, с каким интересом я рассматриваю его квартиру. – Несколько раз меня вызывали в горсовет, предлагали взамен однокомнатную квартиру со всеми удобствами. А зачем, спрашивается, мне удобства, если негде будет разместить книги?
Решение краеведа показалось мне резонным.
– Вы тут поройтесь на полках, может, что-нибудь интересное для себя найдете, – подчеркнуто скромно предложил хозяин. – А я пойду самовар поставлю.
– Самовар? – удивился я. – Электрический?
– Нет, почему же, настоящий. Я не любитель подделок и муляжей, – без рисовки сказал Пташников и ушел на кухню.
С восхищением глядел я на книжные полки. Много видел домашних библиотек, но такую огромную – впервые. Однако не это составляло ее главную ценность. Достаточно было наобум вынуть с полок несколько книг, чтобы убедиться – библиотека у Пташникова не просто большая, но уникальная, а сам он – заядлый, настоящий книжник.
В основном здесь были книги по истории, краеведению, русской культуре. Книги девятнадцатого и даже восемнадцатого веков, с экслибрисами самых неожиданных владельцев. Так, мне попалась на глаза книга о фортификации из библиотеки Алексея Андреевича Аракчеева – военного министра при Александре Первом, ставшего затем фактическим правителем Российской империи.
Книгу украшал затейливый экслибрис с хвастливым и заискивающим девизом: «Без лести предан», в свое время переделанный Пушкиным на «Бес лести предан».