они признали, что уборщик ошибся, и лежащих подняли со снега, немного отряхнули, и, не сказав ни слова, охранники удалились, как будто не чувствуя своей вины.

— Черте что твориться в этом цирке! — с нарастающей злостью сказал мужчина.

— Чтоб сюда пойти еще раз? Нет уж, ни за что не соглашусь! — отозвалась женщина, и они предприняли вторую попытку проникнуть в кабинет директора.

Того молодого уборщика и след простыл, как будто его и не было. Так что сорвать на нем злость не удалось.

Без особого труда они нашли нужную дверь, на которой была прибита табличка с надписью «директор», и уже собирались войти, как и на сей раз им это не удалось. Появилась какая-то азартная старушка лет шестидесяти со шваброй в одной руке и мокрой тряпкой в другой. С какими-то странными возгласами она пробежала мимо, успев испачкать пальто мужчины грязью от тряпки. Охоту догнать бабульку перебил внезапно выскочивший из-за поворота медвежонок, пытавшийся настигнуть старушку. Люди прижались к стене, но он все же обмазал своими лапами их ботинки, оставив там впечатляющие пятна, и вприпрыжку скрылся за поворотом.

Мужчина ослабил туго завязанный галстук и, подойдя к двери почти вплотную, произнес:

— Сумасшедший дом, а не цирк!

Только он собрался открыть ее, как она сама распахнулась и почти со всей силы ударила его в лицо. От директора вышел пожилой усатый мужчина и, не обращая внимания на держащегося за нос мужчину, спокойно удалился. Человек еще с минуту держался за ушибленное место, но затем все же решил войти. Готовый ко всем возможным неприятностям, он пропустил вперед себя свою спутницу и, зайдя сам в комнату, закрыл дверь.

То, что он увидел, видимо, озадачило его, так как, как Вы уже, наверное, догадались, в кабинете директора находился я.

— А… где этот? — запинаясь, произнес мужчина, переглядываясь с женщиной. — И кто ты?

— Я — заместитель директора по важной работе. По-другому — надуватель. А Сергея Дмитриевича сейчас нет — он занят очень важными делами.

— А-а…

— Ее тоже нет. Любовь Васильевна вместе со своим мужем сегодня вне досягаемости. До завтра их нельзя беспокоить. Это приказ!

— А почему надуватель?

— Видите ли, я надуваю все и вся. От воздушных шариков до портмоне посетителей цирка. Это моя работа!

— Понятно-понятно, — в задумчивости произнес мужчина.

Видимо, для него только сейчас стало что-то проясняться, хотя что сейчас он мог понять? Ничего! Тогда идем дальше.

Ревизоры, а это были они, «совсем освоились» в цирковой обстановке, но так думали только они (на самом же деле все только начиналось, и пережить им придется еще много). Они сели за стол на пустующие кресла и уставились на меня.

— У Сергея Дмитриевича что, подходящий кандидатуры не было? — спросила женщина.

— Конечно, нет, откуда? Э-э-э…

— Наталья Семеновна, — помогла мне она.

— Так вот, Наталья Семеновна, замещать директора больше пока еще никто не может — не научили. А, собственно, какое у вас к нему, то бишь ко мне, дело?

— Ревизоры мы, — ответил мужчина.

— Ревизоры? Ух, ты, вот здорово, а кто это такие?

Мужчина вдруг ни с того ни с сего схватился одной рукой за голову, а другой рукой стал постукивать по столу.

— Что это с ним? — сделал я удивленное выражение лица. — Обиделся?

— У него сердце, — подскочила к нему женщина и стала ощупывать карманы, похоже, ища какое-то лекарство.

— Сердце? А причем здесь сердце? Сердце у всех есть.

— Идиот! У него сердце больное!

— Ах, больное! Вот оно в чем дело, а я-то думал… Может ему лекарство? Э-э-э…

— Наталья Семеновна, — вновь сказала она мне.

— Да-да, Наталья Семеновна.

— Корвалола, если можно.

Я моментально скрылся в подсобном помещении и стал рыскать в поисках корвалола. Вскоре мне удалось найти целый, не распечатанный пузырек прозрачной жидкости.

— Сколько капель? — крикнул я.

— Пятнадцать, — послышался ответ.

Из груды мусора мне посчастливилось выудить какой-то старый грязный стакан, в который я налил из-под крана воды и, недолго думая, вылил туда пол пузырька корвалола, затем размешал полученный раствор пальцем и побежал обратно.

Мужчина все еще чувствовал себя плохо. Он сидел, прислонившись к спинке кресла, с развязанным галстуком и расстегнутой верхней пуговицей рубашки.

— Вот! Для… Э-э-э…

— Николая Алексеевича!

— Да-да, для него.

Наталья Семеновна влила содержимое стакана ему в рот и сказала:

— Должно помочь.

— Так что привело вас? Э-э-э…

— Наталья Семеновна! — стала злиться женщина.

— Так что привело вас, Наталья Семеновна? — переспросил я.

— Мы должны проверить устойчивость вашего положения; все бумаги с арендой, оплатой и прочим, также решить, сумеете ли вы дальше содержать цирк и его коллектив на свои собственные деньги, не обращаясь в банки или другие вспомогательные учреждения.

— И все? Я-то думал! Минуточку, сейчас достану нужные бумаги.

Подойдя к шкафу, я открыл один ящик, стал доставать бумажки и не глядя бросать их на стол, при этом успевая выговаривать, к чему они относятся:

— Та-а-ак, это у нас счет за землю, аренду земли, воду, газ; оплата за шатер, забор, туалет, помойку, канализацию, еще раз за помойку, за один ларек, охрану, уборщицу и уборщика, дворника; вновь за аренду земли, воды, чего-то еще и еще; штраф за опоздания, нарушения графика, увольнение, прогулы, пьянство, буйное поведение; почетные грамоты за чистоту, порядок, вежливое обращение. Белая справка, красная справка, корич… Нет, это не вам! А здесь счет за радио, воздух, снег, свет, семь лампочек, два рубильника…

Говорил я так быстро, что женщина еле успевала все запоминать и разгребать груды бумаг. Вскоре на столе образовалась большая, конусообразная куча никому не нужной макулатуры. Хотя в данном случае вся эта макулатура должна сыграть важную роль в создании свободного и независимого циркового коллектива. Как поется в песне: «Все в твоих руках…»

Через полчаса напряженной работы — просматривания «важных» бумаг — Наталья Семеновна искренно пожалела наше незавидное положение — долги, долги и еще раз долги. Просматривала она одна, так как Николай Алексеевич спал сидя в кресле, да к тому же храпел, как ночью у себя дома. Видимо я чего-то перебавил. От напряжения у женщины сначала покраснели глаза, а затем она вообще стала их закрывать. Вначале ненадолго, затем все на большее и на большее время.

Наконец, еще через тридцать минут я сказал:

— Может быть, кофе? Э-э-э…

— Наталья Семеновна, — устало произнесла она.

— Наталья Семеновна, может быть кофе?

— Спасибо, не откажусь.

Она протерла глаза, пролистала несколько листов бумаги, и, откинувшись к спинке кресла, стала ждать. Я же нажал на кнопку в телефоне и сказал:

— Кофе, быстро!

Секунд через десять дверь открылась, и появился мужчина