Дождь капризничал, то стихая, то вновь усиливаясь. На террасе стало прохладно, пришлось перебраться в гостиную, где я и наткнулся на агнешкины эскизы, сделанные прошлой ночью. Они отрядили меня к портрету Агнешки, написанному в холодном доме в глухом понизовом селе, портрету удачному, со счастливой выставочной историей, где все было в плюсах до той поры, пока я совсем недавно не увидел случайно другое полотно, посвященное другой женщине. То был портрет Сары Вон, сделанный примерно в той же стилистике, что и мой: этот синеватый фон и это белое платье, похожее на ночную рубашку, и эти руки около страдающего лица, и эта полоска света, что нимб, над головой… Мисс Вон была запечатлена в момент концертного исполнения одной из лучших джазовых композиций «Misty» Эррола Гарнера. Агнешка же пела (только на картине) «Sophisticated lady» Дюка Эллингтона. Если уместно здесь говорить об утешении, то портрет Агнешки был написан чуть-чуть раньше портрета мисс Сары Вон, да и по большому счету различий в художественной манере было достаточно, чтобы не морочить себе голову, однако я был расстроен… Портрет Агнешки назывался также, как и музыкальная композиция, и спустя время, уже после того, как он поколесил по городам и весям, я вдруг подумал, а не обиделась ли бы сама Агнешка на такое название, считала ли она себя утонченной, а уж тем более порочной? Ответа я не получил, менять же название было поздно. Да и, в конце концов, я ведь не обозначил ее, как утонченную или испорченную, порочную барышню (это всё переводы названия) – я оставил для нее оригинал, а в «Sophisticated lady» было что-то возвышенное и, соответственно, грубым переводом уродуемое…

Новые эскизы ее портрета обнаруживали новую Агнешку. Мне нравились стиль, манера, идея, если хотите, но не нравилась сама Агнешка. С белых листов на меня смотрела все та же одухотворенная, нервная, сумасбродная девушка, однако э т а девушка, скорее всего, была знакома с такими понятиями, как целесообразность, разумность и даже, возможно, выгода. Я пришел к камню, на котором было начертано: влево пойдешь – пропадешь, вправо пойдешь – пропадешь, а о том, чтобы идти прямо, даже и не думай! Я так мало знал о ней, и то преимущественно от Лидии. С той у меня вообще не возникало никаких проблем, если не считать ее реакции на мое общение с Агнешкой. Тут она временами становилась сфинксом, говорила через губу, обдавая меня арктической стужей, а на мои притворно-недоуменные вопросы отвечала выразительнейшими взглядами, в которых, как в хорошем композитном напитке, всего было в меру: и высокомерия, и ненависти, и презрения, и вожделения, и, смею полагать, любви. Удивительное дело, но за все эти годы у меня ни разу не возникла мысль написать портрет Лидии. Причину этого я знал. Лидия была слишком цельной натурой с практически завершенным циклом физического и духовного развития. Она была слишком хороша, слишком ярка, слишком желанна – уберите это «слишком» и все встанет на свои места. Поэтому, в каком бы обличии я не взялся ее писать, хоть в наряде красавицы-папуаски, все одно вышла бы снежная королева.

Глядя на эскизы к новому портрету Агнешки и вспоминая при этом Лидию, я и сам не заметил, как вновь вернулся за праздничный стол, где меня уже толкал в плечо Гена-друг, интересуясь (вероятно, по просьбе жены), каким номерам я отдал предпочтение. Когда я признался, они некоторое время крутили головами, а потом начали ругаться всяк по своему. Из их ругани я понял, что все они проголосовали за меня и Виталикову жену, которая без сомнения украсила бы собой любой зоомагазин, рекламируя покупателям новый корм для попугаев, но в качестве «Мисс» я ее не представлял, впрочем, как себя в качестве «Мистера». Чтобы загладить свою вину перед женой Виталика, я на другой бумажке написал нужный номер, но посланный столом на бой с жюри супруг вернулся на щите: корм для попугаев закончился, и лавочка закрылась. Я и не знал, что люди так серьезно относятся ко всякого рода глупостям, и тем не менее, веселья на нашем участке стола поубавилось, но тут на помощь мне пришла соседка справа, пышнотелая чешка, одетая нарядно во что-то, спереди напоминающее кухонный фартук. Смущаясь и оттого излишне четко выговаривая слова, она сообщила, что голосовала за меня. Я поблагодарил ее и налил ей водки. Супруги сопровождали сей акт добрососедства улыбками, от которых за версту разило лицемерием.

Наконец, подсчет голосов завершился, и представители жюри вышли к микрофону. Победительницу в категории «Мисс» представлял мужчина, очень улыбчивый гражданин, глядя на которого можно было пить чай без сахара. Он открыл конверт, сделав паузу на зависть Станиславскому, и объявил по-болгарски: Лидия такая-то, номер 127, Польша. Странно, но руки мои самопроизвольно начали побивать одна другую, производя значительный шум, и это при том, что в нашем сегменте стола шумопроизводителей было немного. Супружеские пары смотрели на меня так, как смотрят на предателя интересов рабочего класса. Снежная королева поднялась и пошла получать свою корону, а когда та уже украсила ее прелестную головку, раскланялась во все стороны; на какое-то мгновение наши с ней взгляды встретились – и разбежались, оттолкнувшись один от другого.

«Мистером» объявили меня. Смешно, конечно, быть мистером с тридцатью долларами в кармане, а идти было надо и дурацкую корону получать тоже было надо. Толпа меня не смущала. За годы хождения по помосту без штанов привыкаешь ко всему, но трудно привыкнуть к тому, что ты летишь со всех ног на пол, ударяясь при этом об край стола и опрокидывая энное количество фужеров. Вовочка – божий человек, предвидя подобные неприятности, говорил, напуская на себя важности: «Я не люблю падать с лестницы на виду у всех». К счастью, я упал не с лестницы, да к тому же сорвал аплодисментов больше, чем моя предшественница, которая, кстати, чествовала меня весьма вяло, но зато протянула руку в уверенности, что я ее поцелую. Я же просто подал ей один палец – указательный, и она была вынуждена слегка пожать его. Нас сфотографировали, вручили бутылку шампанского и торт, посадили за отдельный столик и предупредили, что мы будем открывать танцевальную программу. Я уже было взялся выпустить дух из шампанского, но она отобрала у меня бутылку, мельком глянула на нее и сказала, что предпочитает другой сорт, а потом махнула кому-то рукой, к нам подошел молодой человек, безусловно, в нее влюбленный, она что-то тихо приказала ему, он ушел и тотчас вернулся с другой бутылкой шампанского, производителем которого была одна французская старушка, так и не вышедшая замуж после смерти мужа, г-на Клико. Мы выпили, еще раз поздравив друг друга, и она сказала:

– Вы знаете, Тим, я ведь отдала свой голос не за вас, а за того человека, который принес нам шампанское.

– И в этом нет ничего удивительного, – поддержал ее я. – Он строен, элегантен, и у него хороший костюм. То, что он косолапит и подергивает левой бровью, в данном случае сообщает ему определенную долю аристократизма. Я бы назвал его не мистером, но джентльменом.

Она слушала меня, слегка приоткрыв рот, силясь понять, шучу ли я или проявляю образец великодушия. Затем мы обсудили наш будущий совместный танец. Я сразу отверг вальс, потому что не собирался второй раз оказаться на полу, запутавшись в собственных ногах, и предложил танго в его самом примитивном варианте – ну это когда мужчина и женщина стоят, обнявшись, посреди зала, и занимаются, чем угодно, правда, при этом делая вид, что танцуют.