неубиваемый! Хотя лучше, чтобы он был недоставаемым, что ли… Таким, которому всё равно, как его дразнят и почему…

Внизу блеснуло сине-серебряным море, стала видна рыжая крыша летнего домика, взлётно-посадочная полоса, фонари… А поодаль – пятно костровища, брёвна какие-то – в темноте ночью их не было видно.

Шины ткнулись в серый песок, прокрутились раз, другой… Велосипед наконец-то упал. И Женька тоже упал. Лежал, чувствуя, как к мокрым щекам прилипают песчинки, как ноют локти и ноги. За спиной шуршало море. Женька не стал оборачиваться, пошёл вперёд, к домику… Вдруг представил, что будет, если он сейчас обернётся, а сзади не море, а белая глухая стена, как тогда в лаборатории.

Ну, и чёрт с ней.

Пусть его забирают куда хотят. Всё равно потом будет только хуже.

Он вошёл, сел на скамейку, начал смотреть на аварийную дверь. Женька знал: за дверью может быть темнота, или НИИ, или его школа… Он всё равно не прыгнет, никуда не попадёт. Сил нет. И смысла.

Может, так и остаться тут, на базе? Еда тут есть, вода тоже. Даже телефон. Может, ему разрешат… Чтобы к нему никто не лез, чтобы…

И тут снаружи зашуршали, закричали.

– Ир, у тебя обе камеры подкачать надо, обратно не доползёшь.

– Спички у кого?

– У меня… с вылета остались.

– Гошка, ну куда лезешь, сказано же, спички детям не игрушка!

– Ну, почему мы котичка не взяли, ему бы здесь понравилось!

– Долька, а картошка где?

– Доль, ты куда?

– У меня картошка, я всё взял, не орите так!

– Юра, а кто орёт-то?

– Да погодите… Это чей?

– Беляевский. На нём Женька сегодня.

– Я не пойму, а Женька тут уже?

– На базе, наверное… Юр, смотри, тут тоже камера ни к чёрту… Подкачай ему!

– Жень!

– Женёк, ты тут?

– Не лезь ты, я сам, – голос Макса.

Дверь стукнула, и вошёл Максим. Как всегда – в тёмных очках. Приподнял их, глянул на Женьку и сел рядом так, как они ночью сидели. Не ругался, не спрашивал, зачем Женька так резко мотанул из гаража, почему его так переклинило… Макс спросил о другом:

– Купаться пойдёшь?

– Нет… не знаю, – Женька сейчас реально не знал, чего он хочет, кто он вообще…

Максим тронул его за плечо – несильно, аккуратно. Почти привычно. Как тогда, в заброшенном доме. Будто ничего не изменилось. И не изменится.

– Ты чего завёлся-то? Ну, было у тебя там плохо – и было. И прошло. Это всё, коробка на складе. Больше так не будет.

Женька молчал. Ждал, что Макс ещё скажет. Не про прошлое, про будущее. А он сидел, выщёлкивал лезвие.

– Ну, в чём дело-то?

– Точно не будет?

– А ты сам как думаешь?

Он тут почти неделю. И к нему все нормально относятся. Вообще не дразнят, никак. Может, и дальше не станут?

Он смотрел на Максима.

– Не знаю.

– Знаешь. Ты же наш, сиблинг. Мы все здесь свои. Лучше, чем семья. Помнишь?

Женька не сразу ответил. Потому что горло-то всё равно сжалось, хотя слёз не было.

– Макс, а там вода тёплая?

– Тёплая. Всё, дятел, поднимайся.

– Макс! А я сейчас на велосипеде сам долетел. По воздуху! Не упал ни разу!

На закате Максим с Женькой ушли от костра, двинулись вдоль прибоя. Не в ту сторону, куда убрела Долька, а в обратную. Женьке казалось, что это как условия задачи. «Из одного пункта в разные стороны выехало два поезда». Один поезд – Долька, другой – Женька и Макс. Расстояние между ними фиг определишь без фонариков и в такой темноте.

Своей Луны у планетки не было, созвездия дрожали, как на провода нанизанные. Женьке казалось, что ночное небо над головой – ненастоящее. Вроде купола цирка. Можно на велосипеде долететь до центра и всё потрогать. Может, кто так уже делал? Гошка, наверно.

– Ты вообще меня слушаешь?

Макс двинул его по плечу. Женька вдруг понял: он давно перестал называть Гошку Некрасова по фамилии, даже мысленно. А у остальных фамилии вообще не спрашивал. Потому что они не как одноклассники, а нормальные. Потому что сиблинги – братья и сёстры, слово такое. И Женька, наверное, тоже…

– Жень? Я сложно объясняю?

– Не знаю…

Женька понятия не имел, о чём Макс сейчас рассказывает. Он остановился, обернулся. Отсюда хорошо был виден костёр на холме. Сам холм растворился в ночи. Казалось, костёр горит посреди космоса, между звёзд. Рядом мелькали два огненных шарика: маленькая Людочка крутила пои, играла с огнём.

У Женьки над ухом щёлкнуло лезвие. Максим кидал ножик в мокрый песок, вытаскивал, а потом кидал снова. Будто сам с собой играл. У Женьки во дворе старшие ребята тоже так играли.

– Макс?

– Дятел, слушай внимательно… – Максим махнул рукой с ножом, будто отмерял смену темы. – Короче, про твоего Рыжова. Жень, тебе никогда не хотелось его убить?

10

С утра учили матчасть. Женька не знал, как проходят такие занятия. Он на них пока не был ни разу. Решил не высовываться. Если будут спрашивать, он первым руку не поднимет, чтобы не думали, что самый умный. А то ведь прилетало и так: «Чего ты всё время руку тянешь? Думаешь, урок для тебя одного?»

Но матчасть – это не уроки. Это техника безопасности, правила поведения на вылете. Что делать в нестандартной ситуации, как работать в паре «ведущий – ведомый», про спасжилеты, про сопротивление внешней среды…

Сиблинги сидели в НИИ, в маленькой аудитории. Вдоль доски ходил туда-обратно Веник Банный, объяснял. Все слушали, кивали. Женька даже испугался слегка: все строгие, притихшие. Значит, важные вещи объясняют. Надо напрячься, уловить суть. Но Женька всё время отвлекался. Бесконечно вспоминал вопрос Макса. Будто заело.

«Тебе никогда не хотелось убить Рыжова?»

Непонятно – Максим просто спросил или… проверял? Что проверял?

Хотелось или нет? Вот прямо сейчас – нет. Женькина последняя школа – в прошлом, в совсем ином времени. Туда больше не попасть. И этого уродского придурка тоже не увидеть больше. Сейчас убивать никого не хочется. Вот если бы Женька был там, в прошлом…

А вдруг это способ вернуться? Хочешь назад в своё прошлое – убей человека. Вот такая цена вопроса. Как ловушка.

Была такая в Женькиной жизни. Как раз Рыжов и устраивал. Хочешь, чтобы я тебе твои ключи отдал, – попроси у меня прощения, назови по имени-отчеству… А по итогам – и ключи не отдадут, и оборжут по полной. А главное, Женька потом себя чувствовал мерзким и никчёмным одновременно. Долго чувствовал, месяц, наверное… Это чувство отлипало, только когда Женька занимался математикой. Он реально спасался внутри задач, за графиками и чертежами. Рыжов математику вообще не понимает, он сюда не пролезет. Уравнения с квадратными корнями, биссектрисы и синусы были Женькиной территорией. Местом, где у него всё удаётся и всё получается, где нет никаких подлянок, дразнилок, ловушек.

Может, вопрос Макса – ловушка?

Но вспомнился Рыжов, и кулаки сами по себе сжались. Да, мне хотелось его убить. Но я пока не готов это сделать. Или готов?.. Знать бы,