— Подымайся, гад!

Неизвестный шёл впереди, высоко подняв руки. Геннадий видел, как вода стекает с его одежды. Нарушитель, очевидно, перешёл реку где-то недалеко, на участке Тигровой пади. Вот тогда-то и учуял его Верный. Враг пробирался к селению, которое лежало совсем рядом — в каких-нибудь пятистах метрах, и чувствовал себя в безопасности, надеялся, что обманул пограничников.

Из-за кустов появился соседний дозор. Товарищи пошли рядом с Геннадием к заставе.

О случившемся передали на заставу. Когда Геннадий подвёл нарушителя к воротам, вся застава уже была на ногах. Начальник заставы принял его короткий рапорт и сказал:

— Вы свободны, старшина Костылёв. Отдыхайте.

И тогда Геннадий ответил тихо:

— Разрешите возвратиться к Верному, товарищ начальник.

Все замолчали. Пограничники потупились. Каждый понимал: там, у Аракса, лежит мёртвый друг.

— Идите, — помолчав, сказал начальник, — помощь не требуется?

Геннадий отрицательно качнул головой. Говорить он сейчас просто не мог.

Старшина почти бежал туда, где оставил Верного. Собака лежала как живая, и при мерцающем свете луны Геннадию показалось, что у пса блестят глаза. Геннадий присел на траву и по привычке нежно погладил шелковистую шерсть за ухом. Обычно в таких случаях Верный блаженно поднимал морду, щурился. Но сейчас он лежал неподвижно, и тёмная кровь уже успела смочить на боку и животе светлую шерсть. Геннадий встал, вынул из-за пояса сапёрную лопатку и не торопясь начал копать могилу другу под тем самым деревом, у которого они провели немало часов. Он набросал в яму мха и травы, снял с себя короткую маскировочную накидку, завернул в неё отяжелевшее тело собаки и медленно опустил Верного в яму. Потом закидал её землёй, притоптал аккуратно. Углубившись в чащу, старшина вернулся, неся в руках выкопанную с корнем небольшую ёлочку. Он посадил её на могиле Верного и полил деревце водой из фляжки.

Геннадий вернулся на заставу на рассвете, и товарищи, которые уходили в дневной дозор, ни о чём не спрашивали его. К чему приставать к человеку, когда у него горе…

И вот сейчас Геннадий Костылёв, шагая по перрону, ощущал на груди биение чужого маленького сердечка. Он уже решил, что повезёт найденного щенка туда, к Араксу, вырастит его. Правда, он не знает, откуда эта собака, может быть, она окажется неспособной к трудной пограничной службе. Геннадий представил себе её, такую крошку, в окружении больших серьёзных пограничных псов и невольно засмеялся. Кусать они её, конечно, не будут — взрослые собаки не обижают малышей. Но что скажут товарищи: привёз, мол, беспородного пса…

В поезде собачонку неожиданно окрестили. Проводница оказалась любительницей собак и, узнав историю найдёныша, расчувствовалась и принесла блюдце тёплого молока. Щенок жадно лакал, вертя хвостом, а проводница неожиданно сказала:

— Нос-то какой розовый да гладкий! Ах ты, Розка!..

Начальник заставы недоверчиво разглядывал крохотное мохнатое существо, карабкающееся по лестнице, потом спросил у Геннадия:

— Ну, а назвал-то ты её как, своё сокровище?

Геннадий весело ответил:

— Розка, товарищ начальник! Прошу любить и жаловать!

Трудно, ох и трудно было первое время Розке! Начать с того, что здесь ежеминутно обрывали её коротким точным словом «фу».

Розка видела, как другие собаки, заслышав это «фу», становились тихими и послушными. Ведь «фу» — команда запрещения. Но хитрая Розка, которая очень скоро научилась всем другим командам, всё время делала вид, что не понимает команды «фу».

Геннадий видел, что собака притворяется, но первые несколько месяцев не наказывал её. Он постепенно приучил её не лаять, молча прыгать через камни, Розка ещё не ходила в дозор, но по вечерам в свободное от дежурства время пограничник водил собаку далеко в горы и там учил её тихой и зоркой пограничной службе.

На заставе к Розке скоро привыкли. Она постепенно оформилась и к году удивительно похорошела. У Розки вытянулась морда, встал, как накрахмаленный, белый пушистый воротник, уши словно поделились надвое и свисали, как и полагается у шотландских овчарок, над изящной головкой. Лапы стали сильными и крепкими. Одно только сердило и беспокоило Геннадия: Розка была удивительно добра. Розовый мягкий язык лизал каждую ласково протянутую к ней руку. Она кидалась на грудь любому, кто трепал её ярко-рыжую шерсть.

— Лиса! — смеялись пограничники. — И морда лисья и характер лисий! Не будет из неё толку, Костылёв, вот посмотришь.

Когда Розке исполнилось полтора года, начальник заставы разрешил Геннадию взять её в дозор. Она вела себя удивительно хорошо. Шагала рядом с хозяином бесшумно, терпеливо лежала в кустах и ни разу самым коротким писком не выдала себя. Инструктор-собаковод, который принимал от Костылёва и Розки их первый экзамен, остался доволен.

Но, когда Костылёв ушёл, уводя собаку, инструктор, вздохнув, сказал начальнику заставы:

— А всё-таки ласковая она слишком! Не годится это для военного пса…

И начальник заставы кивнул в ответ.

Однажды в колхозе, расположенном неподалёку, случилась дерзкая кража. Неизвестные злоумышленники ограбили большой сельский магазин, вывезли все товары. Проделано это было ночью, а наутро пришедшие продавцы нашли сторожа связанного, с заткнутым ртом, лежащего у наружной стены дома, в котором находилась лавка.

Старые опытные сыскные собаки Бром и Лайка были в дозоре.

— Кого же послать? — задумчиво сказал начальник заставы.

И тогда выступил вперёд Геннадий.

— Разрешите выехать на место происшествия с Розкой! — отчеканил он.

Начальник заставы махнул рукой:

— Молода собака! Только осрамимся перед колхозниками.

— Розка найдёт! — настаивал Геннадий. — Разрешите.

Послать было некого, и начальник заставы скрепя сердце согласился. Он сам поехал в село. И вот тут-то пушистая, добродушная, ласковая Розка неожиданно показала себя совсем с другой стороны.

В лавке валялся носовой платок, оброненный, видимо, кем-то из грабителей. Геннадий дал Розке понюхать этот платок, и все увидели, как вспыхнули янтарные глаза собаки, и она кинулась по магазину с такой быстротой, что Геннадий едва успевал следовать за ней. Время от времени Розка поднимала морду, и в глазах её Геннадий вдруг прочёл растерянность и недоумение. Он наклонился и увидел, что всё в магазине — пол, прилавки, оставшиеся товары — засыпано чем-то коричневато-белым.

Все переглянулись. Каждый понимал: теперь собака может и не найти следа.

Около часу металась Розка по магазину, тихонько, жалобно повизгивая. Потом она снова ткнулась носом в платок, который держал в руке Геннадий, и, повернувшись, вышла на улицу. По каким-то неуловимым, понятным только ей признакам она находила на булыжной мостовой тот запах, который ей приказано было искать, и шла, шла то медленно, внюхиваясь, то вдруг совершая прыжки.

Вдруг из подворотни выскочила делая свора колхозных собак. С громким лаем кинулись они к Розке: