из окон домов. Русские, потеряв самообладание, предали город разграблению. Среди восставшего населения, русским серьезно пришлось подумать о самозащите, и потому они объявили, что каждый житель, взятый с оружием в руках, будет повешен, как изменник, а каждый крестьянин, уличенный в бунте, — подвергнут расстрелу.

Н. М. Каменский.

Под напором совместно действовавших шведских войск и восставших крестьянских банд, русским пришлось отступать. Но вскоре наши отряды получили подкрепление и вновь в состоянии были перейти в наступление. Главное подкрепление русская армия приобрела в лице энергичного, молодого и талантливого гр. H. М. Каменского. Он заставил шведов отступить сперва от Карстула, а затем (2 сентября 1808 г.) и от Оравайса.

Сражение при Оравайсе было очень упорным. Трудно приходилось русским. Солдаты падали от изнеможения. Их патроны истощались. Шведы оглашали уже воздух радостными кликами своего торжества. Казалось, все погибло. Но в этот момент подоспели наши запоздавшие части. «Покажите шведам, — крикнул им гр. H. М. Каменский, — каковы русские». Бой возобновился. Шведы не выдержали свежего напора и побежали. Сражение продолжалось с 7 час. утра до 12 ночи. Оно было самым кровопролитным за всю кампанию. Вскоре по болезни талантливому полководцу пришлось уехать. «Сохраните Финляндию, — сказал он прощаясь, — мы завоевали ее».

Шведы были утомлены телесно и нравственно. Им оставалось отступать к снежным полям Торнео. Они предчувствовали, что их меч не спасет уже отечества. Из рядов их армии начались побеги. Зловещее предзнаменование. Армия стала голодать; у неё не было одежды. Число больных быстро возрастало.

В это время в Петербурге разбирались и критиковались действия нашего главнокомандующего гр. Ф. Буксгевдена. В столице у него оказалось много врагов и их интрига кончилась тем, что вынудила его просить увольнения из действующей армии. Его заменил в конце 1808 г. генерал барон фон- Кнорринг.

В Петербурге главным врагом гр. Ф. Буксгевдена был шведский изменник Спренгтпортен. Он же играл там роль первого эксперта по финляндским делам. Он интриговал и хлопотал теперь о созыве сейма с тем, чтобы все возникшие по Финляндии вопросы могли решать сами представители края. Но этой мысли решительно не сочувствовали главные русские деятели того времени — Аракчеев, гр. Н. П. Румянцев, Буксгевден и др.; не разделяли ее и многие финляндцы, как, например, епископ Яков Тенгстрём, Троиль, Клик и др. Решено было пригласить в Петербург из Финляндии особую депутацию, составленную из представителей от всех сословий. Нового в этом ничего не было. Покоренные области, народы и орды, начиная с Петра Великого, посылали депутации к трону, с выражением верноподданнических чувств и разными просьбами. Таким образом через царские палаты в Петербурге проследовали лифляндские, эстонские, польские, грузинские, татарские и многие другие депутации.

Очередь дошла до Финляндской депутации. Во главе её стоял граф К. Маннергейм. В ноябре 1808 г. Государь милостиво принял депутацию в Зимнем дворце. Депутаты благодарили Государя за многие его милости, проявленные к Финляндии. Затем они подали Императору особый мемориал, в котором говорилось о желательности законного созыва представителей от четырех сословий, если в Петербурге понадобится иметь мнение населения о нуждах края. Тем не менее, депутации предложены были некоторые вопросы, о которых Александр I желал иметь её мнение. Все они сводились в сущности к одному общему вопросу: в каких улучшениях нуждалась в данное время Финляндия? Депутация высказалась, не преминув присоединить ряд своих самых разнообразных просьб. Депутаты были приняты всем Петербургом изысканно радушно и, щедро одаренные Государем, они вернулись домой.

Спренгтпортен.

Финляндские дела велись в это время очень странно и своеобразно. На севере продолжалась война: там раздавался звон мечей и лилась кровь, а на берегах Невы шли мирные совещания о необходимых для края улучшениях. В Эстерботнии и у Торнео бросался жребий войны, а в Петербурге состоялось назначение первого Финляндского генерал-губернатора.

Этой чести неожиданно удостоился Георг Магнус Спренгтпортен — личность даровитая, но по нравственным своим качествам очень темная и низкая. О нем говорили, что в Риме он мог сделаться Суллой, в Северной Америке — Вашингтоном. Гордый, трудолюбивый, он скоро выдвинулся на своей родине и сделал ей немало добра. Честолюбие побудило его бросить родину и сражаться против своих саволакских стрелков. Честолюбие привело его к мечтам об отторжении Финляндии от Швеции. Из Финляндии он желал создать не русскую провинцию, а особую республику. Частично его желание исполнилось: он поставлен был во главе края, в качестве его высшего правителя. Но он не спешил к исполнению своих трудных и ответственных генерал-губернаторских обязанностей, а предпочитал интриговать и жуировать в русской столице.

Кнорринг, сменивший Буксгевдена, получил план зимних действий, но не обладая ни качествами полководца, ни самостоятельным характером, он ничего не предпринимал.

Застой в наших делах, и прежде всего приостановка наступления грозили дурными последствиями. Чтобы наверстать упущенное, в Финляндию отправили энергичного военного министра Аракчеева. Нашим войскам надлежало тремя колоннами вторгнуться в Швецию. За исполнение этой задачи и взялся теперь Аракчеев.

Северная колонна, под начальством гр. П. А. Шувалова, должна была следовать через Торнео. Стужа и болезни косили ряды наших храбрецов, но они исполняли свой долг и шли к указанной цели. Мороз мешал им двигаться на лыжах, мороз отнимал у них возможность владеть ружьем, но ничто не могло остановить их. Они достигли Торнео. Имя города показывало, что был пройден славный путь и между ним и родиной лежала завоеванная Финляндия.

Второму отряду, под начальством Барклая-де-Толли, предписано было перейти по льду через пролив Кваркен из г. Вазы в Умео. Чего только не испытал этот мужественный отряд! Трое суток ему пришлось идти местами по глубоким снегам, местами по высоким льдам. Спать могли только под открытым небом. Проводников не было. Огня нельзя было разводить, чтобы не обнаружить шведам своего наступления. Приходилось не только взбираться на ледяные утесы и переходить широкие расселины, но нужно было еще тащить на себе по этому тяжелому пути орудия и обозы. Кваркен замерзает исключительно в суровую зиму. Но стоило только порыву южного ветра взволновать на этом пространстве лед и весь отряд обрел бы себе ужасную могилу в морской пучине. Барклай де-Толли признал переход «наизатруднительнейшим» и прибавил, что его мог преодолеть только русский солдат. «Не нужно веховать Кваркена, я развеховал его трупами» — сказал тот же Барклай де-Толли и эти слова полководца ярко дорисовывают картину перенесенных трудов. Шведы настолько были уверены в невозможности совершения подобного перехода, что не приняли никаких мер предосторожности. Каково же было