Пушкинский гений прозревал возможность славянского единства только в Русском мире («русском море»), но вовсе не под эгидой Польши, намеренной подняться вновь до Империи за счет уничтожения России и войны Европы против русских

Кто устоит в неравном споре:

Кичливый лях, иль верный росс?

Славянские ль ручьи сольются в русском море?

Оно ль иссякнет? вот вопрос.

Мысль поэта приобретает геополитический размах. В поэтической форме он ставит вопрос о границах Империи, которые либо закрепятся, либо рухнут, сдавая исторические пространства Руси:

Куда отдвинем строй твердынь?

За Буг, до Ворсклы, до Лимана?

За кем наследие Богдана?

Признав мятежные права,

От нас отторгнется ль Литва?

Наш Киев дряхлый, златоглавый,

Сей пращур русских городов,

Сроднит ли с буйною Варшавой

Святыню всех своих гробов?

Ненависть к России, обострившаяся в Европе в период польского мятежа, напомнила поэту о том, что европейские государства склоняют голову перед деспотией, направляющей всеевропейскую войну против русских:

И ненавидите вы нас…

За что ж? ответствуйте: за то ли,

Что на развалинах пылающей Москвы

Мы не признали наглой воли

Того, под кем дрожали вы?

Опыт истории говорит нам, что Наполеон и Гитлер были тем, что обращало ненависть европейского общества из умозрений в агрессию. Польша в этом отношении – не исключение. В XIX веке польской шляхтой и польскими народовольцами двигала вражда к государственной мощи России, смявшей все мечты о возрождении Речи Посполитой и о триумфальном шествии революции по Европе. В XX веке это была вражда польского нацизма, взращенного антисоветской коалицией Антанты. Сегодня польская русофобия расцветает на почве фальсификации – так называемого «Катынского дела» о расстреле польских офицеров, открытого пропагандой Геббельса и вновь поднятая на щит клеветниками России уже в наши дни. Расстрел поляков приписывается вовсе не Сталину и НКВД, а русским – с русских польское чванство требует компенсаций и униженного признания вины.

Вслед за Пушкиным русские могут и сегодня повторить вызов своим клеветникам и надменным вымогателям:

Так высылайте ж к нам, витии,

Своих озлобленных сынов:

Есть место им в полях России,

Среди нечуждых им гробов.

Из Манифеста «О новом порядке управления и образования Царства Польского» от 14 февраля 1832 года:

«Царство Польское, победоносным оружием России покоренное, еще в 1815 году, получило тогда от высокодушия Августейшего Нашего Предшественника, в Бозе почивающего Императора Александра, не только возвращение своей народной самобытности, но и особенные права, начертанные в Хартии Государственных установлений.

Сии права и установления не могли удовлетворить закоренелых врагов всякого порядка и власти законной. Они, в своих преступных замыслах, продолжали мечтать о разделении подвластных Скипетру Нашему народов, и дерзнули самые благодеяния Восстановителя отчизны их, употребить во зло, обратив на разрушение Его великого дела и законы им дарованные, и те преимущества, коими они были обязаны одной Его Державной воле.

Кровопролития были следствием сих замыслов; спокойство и благоденствие, коими Царство Польское наслаждалось в высшей, дотоле неизвестной в сем крае степени, исчезло перед ужасами междоусобной брани, и в повсеместном опустошении.

Сии злосчастия миновались: Царство Польское, снова Нам подвластное, успокоится и процветет среди восстановленной в оном тишины, под сенью бдительного Правления. Но Мы, в отеческой заботливости Нашей о благе Наших верных подданных, вменяем себе в священный долг, заранее, всеми зависящими от Нас мерами, предупредить возвращение подобных в будущем бедствии, отняв у зломыслящих те средства, коими они, как ныне обнаружено, успели возмутить общественное спокойствие.

Желая с тем вместе, чтобы подданные Наши Царства Польского продолжали пользоваться всеми выгодами, кои нужны для счастья каждого из них и для общего благоденствия края, чтобы уважение к личной безопасности и собственности, свобода совести и все местные гражданские права и преимущества были ненарушимо охраняемы, чтобы Царство Польское, имея особое соответствующее потребностям его управление, не преставало быть нераздельной частью Империи Нашей, и чтоб отныне жители оного составляли с Россиянами единый народ согласных братий, Мы на сих основаниях начертали и постановили, в особой, в сей же день изданной Грамоте, новый порядок Управления и Образования Нашего Царства Польского».

Замиренная и покоренная Польша, оставаясь в составе Российской Империи внешне спокойной, всегда была источником революционных настроений. Стоило большевикам «отпустить» Польшу, как она тут же стала их злейшими врагами, и «мировая революция» была сорвана: наступление войск Тухачевского на Варшаву было отбито, Красная армия разгромлена, десятки тысяч красноармейцев попали в плен и были уморены голодом и холодом в концлагере Тухоль – первом опыте такого рода зверств в XX веке.

Позднее, Польша стала слабым звеном в социалистическом лагере. Именно на нее сделали ставку подрывные структуры, созданные США и их союзниками в тайной войне, которая никогда не прекращалась и ведется по сей день. Именно Польша сломала Варшавский договор и показала пример другим социалистическим странам, как совершаются «демократические революции». Всюду и всегда идеология этих революций опиралась на русофобию. В Польше русофобия стала частью политического самосознания, и для него очень кстати пришлись фальшивки «Катынского дела», которое сначала Хрущев, а потом Горбачев использовали против партийных консерваторов в КПСС. В 90-е годы XX века сложилась «религия Катыни» – русофобская выдумка о казни польских офицеров в советских концлагерях. Эта выдумка энергично поддерживается российскими смутьянами, в особенности теми, кто приобрел властные полномочия. И приобрела мистический оттенок после гибели президента Польши и всего польского руководства в авиакатастрофе под Смоленском – по пути на ставшие традиционными траурные мероприятия в Катыни.

Затяжная конфликтная ситуация на Северном Кавказе в XVIII–XIX вв. связана со столкновением вызревшей русской государственности и проходящими стадию становления горскими сообществами. История, не терпящая пустоты, вынуждала Россию заполнить государственно неоформленное пространство и обеспечить политическое и экономическое смыкание с Закавказьем.

Экономической основой Кавказской войны стала гипертрофированная набеговая система, возмещающая внутреннюю нищету горских сообществ внешней экспансией и превратившаяся в своеобразный экономический уклад. Скудные плоды производительной деятельности горских сообществ породили «отхожий промысел», использовавший в качестве обоснования межплеменную рознь, а в качестве консолидирующей социальной технологии – примитивную «военную демократию».