Вот потому-то и не хотел Кортес участвовать в языческом ритуале. Он всегда предпочитал нападать первым, а не отбивать атаку противника. Мыться в темаскале казалось ему проявлением явного безрассудства. Тем не менее Кортес — тот, кто и шагу не ступал без вооруженного эскорта и охраны, — неожиданно для всех и для себя самого согласился выполнить просьбу Малиналли и вошел в баню-темаскаль нагим и безоружным. Он отдавал себе отчет, что в случае нападения противника он окажется беззащитным пленником, запертым в каменной темнице. Убедить же несговорчивого испанца Малиналли удалось после долгих разговоров и разъяснений. Она поведала Кортесу, что много лет назад тольтеки вытеснили из Чолулы и окрестных земель племена ольмеков и основали в городе храм, посвященный Кетцалькоатлю, — божеству, которое она связывала с Венерой, Утренней звездой, той, что движется по небосводу следом за солнцем. Этому богу были противны человеческие жертвоприношения. Он не нуждался в человеческой крови. Кетцалькоатлю было достаточно одного удара старым посохом о землю, чтобы возжечь новое солнце вместо догоравшего старого. Ацтеки же, обосновавшиеся в Туле, нарушили заветы Кетцалькоатля, начав приносить ему кровавые человеческие жертвы. Вот почему ацтеки теперь боялись возвращения Великого Господина — в виде ли крылатого змея или в человеческом обличье. Они ожидали от бога суровой кары.

— Войди в темаскаль, разденься, сбрось с себя все покровы, от железа до ткани; сбрось точно так же все свои страхи. Сядь на землю-мать, рядом с огнем и водой, — тогда ты словно родишься заново, получишь новые силы, поднимешься над самим собой и сможешь, подобно Кетцалькоатлю, парить на ветру. Отбрось свою кожу, отбрось свое человеческое обличье и превратись в бога. Только божество, подобное Великому Господину Кетцалькоатлю, способно победить могущественную империю.

Сомнения отступили. Кортес уже понимал, что индейская культура несет в себе заряд огромной духовной силы, а его инстинкт воина подсказывал, что участие в этом ритуале пойдет ему на пользу. Если он сумеет предстать перед индейцами в образе их божества, то никто, ни один смертный не будет в силах победить его. Боевой дух жрецов, военачальников и простых воинов будет сломлен. Он войдет в столицу империи, не встретив сопротивления. Впрочем, на всякий случай он приказал солдатам окружить темаскаль кругом, а перед самым входом оставил дежурить двух своих самых преданных и надежных офицеров.

Атмосфера внутри темаскаля и вправду была необыкновенной. Несмотря на полумрак, Кортес и Малиналли видели лица друг друга вполне отчетливо. Их освещал мягкий и ровный свет: тонкий луч, попадавший в это каменное чрево через единственное отверстие, рассеивался и размывался плотной пеленой пара, окутывавшего все небольшое помещение.

Все добрые намерения Малиналли, рассчитывавшей воссоединить Кортеса с природой, едва не пошли прахом. Она ждала, что омовение в темаскале поможет ему обрести покой и освежит его разум, восстановит ту связь, что существует между плодом и деревом, лепешкой и нёбом, глиной и формой, камнем и огнем, семенем и мыслью, мыслью и звездами, звездами и порами, порами и слюной, при помощи которой произносятся слова, расширяющие человеческое сознание и Вселенную. Но стоило им оказаться в замкнутом пространстве обнаженными, как незнакомое, неведомое прежде возбуждение охватило обоих. Малиналли испытывала беспокойство, ощущая присутствие рядом с собой человека, не принадлежавшего ни к ее миру, ни к ее расе, но при этом уже являвшегося частью ее жизни, ее прошлого. Память Малиналли обострилась, и колючие, словно иглы, всплыли в ней воспоминания о той боли, которую она испытала накануне, когда Кортес с такой силой и яростью овладел ею. Тело Малиналли болело до сих пор, но вместе с тем она ощущала в себе жар и незнакомую страсть. Ей хотелось, чтобы ее обнимали, целовали, прикасались к ней… Кортес тоже помнил на губах тот восхитительный вкус. Ему вновь захотелось прикоснуться к горячим упругим соскам этой юной женщины. Он готов был ласкать ее, целовать, слизывать языком пот, выступающий на ее коже в жарко натопленной бане… Собрав в кулак всю волю, оба сдержались и не бросились друг к другу. Они сидели неподвижно, в полной тишине. Воздух в тесном, насыщенном паром помещении, казалось, вот-вот заискрится от напряжения. Посмотреть друг другу в глаза они так и не решились, опасаясь, что эта последняя искра вызовет грозовой разряд и удар молнии.

С самого начала, оказавшись внутри каменной пещеры, Кортес сел лицом ко входу, зная, что со спины он надежно защищен стеной из камня и грубого необожженного кирпича. Так он мог держать в поле зрения вход в темаскаль, мог хотя бы на мгновение увидеть силуэт врага, коварно пробирающегося в этот каменный мешок, в это убежище, где у него нет под рукой оружия. Малиналли с готовностью села напротив него. Она по-своему тоже искала защиты. Обхватив поджатые ноги руками, она словно закрыла вход в свое тело, в его самую чувствительную, уязвимую часть, — закрыла не столько от тела Кортеса, сколько от его взгляда.

Оказавшись в этом замкнутом жарком пространстве, Кортес словно перенесся в другое время. Он забыл обо всем, ушла куда-то прочь его ненасытная жажда побеждать и завоевывать, растворилось в пару его желание власти. В эти мгновения он хотел только одного: оказаться между раздвинутых ног Малиналли, утонуть, задохнуться в океане ее лона, отбросить все мысли, забыть на миг обо всем. Это непреодолимое желание, эта тяга слиться с Малиналли и одно целое не на шутку напугали умевшего сдерживать свои чувства Кортеса. Он понял, что и вправду может потерять контроль над собой и — что казалось ему самым опасным и страшным — впервые в жизни довериться, отдать себя во власть другому человеку. Он испугался, что может потеряться в этой женщине, забыть об истинном своем предназначении и о целях своей жизни. Вот почему вместо того, чтобы броситься на нее и заключить в объятия, Кортес нарушил молчание и спросил Малиналли:

— Почему у вас так много скульптур в виде змей? Все они изображают твоего бога Кетцалькоатля?

Кортес уже видел в Чолуле огромное количество таких каменных скульптур. Эти недвижные рептилии пугали его и в то же время завораживали, притягивая к себе взгляд и поражая воображение.

— Да, — коротко ответила Малиналли.

Ей не хотелось говорить. Больше того, ей хотелось, чтобы Кортес вел себя подобающе обстановке. Он нравился ей, когда молчал. В эти минуты Малиналли могла представить себе, что в душе этого человека цветут цветы и поют птицы. Он был похож на того мужчину, которого она видела во снах, о котором мечтала. Но стоило ему заговорить, как все менялось. Алчность, грубость, похоть — все это сквозило в речах Кортеса. Молчание же было ему к лицу. Кортес чувствовал себя в тишине неловко и напряженно. Он не знал, что делать тогда, когда делать ничего не нужно, разве только кинуться на Малиналли и овладеть ею. Но жара и пар так расслабляли разум, волю и тело, что у него просто не было сил пошевелиться. Он попытался вновь завести разговор с Малиналли.

— Послушай, а твой Кетцалькоатль, как ты его называешь, расскажи, какой он, этот бог? И откуда ты знаешь, что людей изгнали из рая по вине змеи?

— Я не знаю, о какой змее ты говоришь. Имя той, что изображают у нас в камне, состоит из двух частей. Кетцаль — значит птица, полет, перо, а Коатль — змея. Так что Кетцалькоатль — это змея с крыльями. А еще Кетцалькоатль — это союз дождевой воды с той водой, что течет по земле. Змея — это знак реки, а птица — облаков. Летающая по небу змея и ползающая по земле птица — вот что такое Кетцалькоатль. Небо и земля, поменявшиеся местами, перепутавшиеся верх и низ — это тоже он, наш Великий Господин.