— Там, там или там, — усмехнулся один из них, кивая в разные стороны своей черной бородой.

— Спасибо, — отозвался Савелий и устремился в ту сторону, откуда, как ему показалось, доносились какието приглушенные стоны.

Не успел он отойти от ребят и патрульных Руслана на несколько шагов, как тому пришлось повторить девушке свою просьбу с другой интонацией.

— А ну выходи, лярва! — с раздражением выкрикнул он и с угрозой добавил: — Не заставляй меня нервничать!

— Послушай, парень, Мушмакаев за меньшие проступки яйца отрезал, — спокойно заметил Михаил почеченски и добавил: — Не советую.

— Телке своей советуй! — отрезал тот, явно уже ничего не соображающий от желания овладеть симпатичной незнакомкой. — Вылазь мигом! — гаркнул он.

— Ты, баба, лучше подчинись, — усмехнулся чернобородый, — Руслан у нас действительно очень нервный мужик.

Тележурналистка вопросительно взглянула на Михаила, явно опасаясь возможных последствий.

— Не бойся, выходи, все будет в порядке, — прошептал тот.

Неволина вышла из машины и дерзко взглянула на Руслана.

— А что дальше, мальчик? — пряча за улыбкой свой страх, с вызовом спросила она.

— Ишь какая смелая! — обрадовался он, предвкушая легкую победу над этой строптивицей.

Нужно вернуться немного назад, чтобы не вносить путаницу в наше повествование.

Когда Савелий с ребятами наткнулись на патруль, его командир, которого зовут, как мы выяснили ранее, Зелимхан, был тоже «очень занят». За пару часов до этого они остановили «Жигули» с молодой дагестанской семьей — мужем с женой и дочкой лет двенадцати, — возвращавшейся домой со свадьбы своих родственников. С первого же взгляда запав на симпатичную женщину, Зелимхан решил, что сегодня он повеселится от души. Придравшись к тому, что у них нет чеченского пропуска на проезд (которого и в природе не существовало), он приказал им выйти из машины. По его знаку на мужчину набросились его подчиненные и начали жестоко избивать, пока тот не потерял сознание.

Женщина и девочка были почти одного роста и похожи друг на друга, словно две близняшки, их различал лишь возраст да более хрупкая фигура девочки. Видно, в кабине машины было тепло, и они были одеты в легкие, почти одинакового покроя платьица, но как будто даже не чувствовали холода, дрожа от испуга и неожиданно свалившейся на их головы беды. С рыданиями они умоляли пощадить мужа и отца, но все было тщетно: в Зелимхане уже проснулся голодный зверь, который требовал крови.

Оставив при себе на всякий случай одного боевика, Зелимхан, назначив старшим Руслана, отправил его с остальными дежурить в дозоре, после чего повернулся к женщине:

— Ну что, ласковая моя, будем с тобой делать? — облизывая пересохшие от волнения губы, спросил он и шагнул вперед.

— Не надо, умоляю вас! Пощадите! — взмолилась женщина, почувствовав, что сейчас ее ожидает.

— Ну чего ты так напугалась? Будь паинькой, и тебе будет хорошо, может, даже понравится. — Он говорил тихо, медленно надвигался на нее, ступая мягко, по-кошачьи, не моргая глядя ей в глаза своими черными и неподвижными зрачками, гипнотизируя, словно удав кролика.

Женщину буквально парализовал страх: она застыла, словно статуя, и не могла сдвинуться с места, и лишь ее губы продолжали шептать:

— Не нужно, прошу вас, не нужно…

Ее дочка смотрела на идущего к матери мужчину, не понимая, почему мать о чем-то его просит. Ужас уже передался и ей, испуганные глаза наполнились слезами, а по всему телу пробегала дрожь отчаяния и непонятного животного страха и ужаса, которых она еще никогда не испытывала за свою короткую жизнь. Зелимхан остановился перед женщиной и, упиваясь ее страхом, с сатанинской улыбкой, не отрывая взгляда от ее глаз, облапил ее грудь своими мясистыми пальцами и принялся мять ее, словно кусок глины.

— Тамара, отвернись! Не смотри! — в отчаянии воскликнула женщина, но девочку, видно, тоже парализовал страх, и она продолжала одеревенело стоять и смотреть на происходящее.

— Мне больно, — прошептала женщина, ее лицо действительно перекосилось от боли в груди.

— А мне нет, — усмехнулся Зелимхан и вдруг резко рванул платье. Материал был настолько нежный, что мгновенно треснул, словно бумага.

— Господи! За что? — вскрикнула женщина, пытаясь прикрыться руками.

— Руки! — зло выкрикнул он и несколько раз сильно ударил по ним ладонью.

Это было так больно, что женщина вынуждена была подчиниться и бессильно опустила руки, понимая, что перед ней животное, которое ничем невозможно пронять.

Продолжая улыбаться, Зелимхан вытащил из-за пояса штык-нож, поиграл им, чуть притрагиваясь холодной сталью к коже лица, шее, груди женщины, затем подцепил лезвием середину бюстгальтера, дернул его на себя, и пышные груди с розовыми сосками высвободились, чуть колыхнувшись.

— Отвернись, дочка! — беспомощно взмолилась снова несчастная женщина.

— Нет, девочка, смотри и учись… у мамы, — усмехнулся Зелимхан, затем оттянул своим мясистым пальцем розовые ажурные трусики, чиркнул острым как бритва лезвием, и бесформенный материал соскользнул на землю.

Женщина действительно была прекрасно сложена: тонкая талия, красивая форма грудей, крутые бедра и бархатистая кожа. Взяв нож за стальное лезвие, насильник поднес его толстую рукоять ко рту женщины, немного поводил по ее дрожащим от страха губам, затем нажал большим пальцем другой руки на подбородок, приоткрыл рот, сунул в него рукоятку и несколько раз качнул ею, обдирая горло и ломая зубы. Она поперхнулась, закашлялась, и кровь заполнила ее рот.

— Ну, покажи, как ты умеешь чмокать губками. Представь, что это писька твоего мужа, — с тяжелым придыханием прошептал он, распаляясь все больше — и больше, затем вытащил рукоятку изо рта и сунул ее между ног женщины, несколько раз пошевелив ею во влагалище.

— Умоляю вас, — прошептала женщина, выплевывая кровь, и попыталась отстраниться.

Это не понравилось насильнику. Он резко повернул ее спиной к себе и, ударив в затылок кулаком, заставил согнуться в пояснице. Затем звонко похлопал по розовым ягодицам.

— Не понравилось в письке, понравится в жопке. — Его глаза налились кровью, казалось, что он уже ничего не соображает. С силой он вогнал рукоятку между ягодицами несчастной до самого лезвия.

Женщина громко вскрикнула, и по ее бедрам потекла алая кровь, вид которой его настолько возбудил, что он даже глаза прикрыл от удовольствия, продолжая двигать ножом, словно насосом, и размазывая рукой кровь по спине.

— Иди сюда, девочка, — простонал он возбужденно.

— Нет! Не смей! Не трогай мою дочь! — вскрикнула женщина. — Все, что хочешь, делай со мной, но не трогай дочку, она же совсем еще ребенок!

— Вот и хорошо. Раньше начнет, раньше получит удовольствие, — усмехнулся он. — Иди сюда! — зло крикнул Зелимхан.