– Как думаешь, это хорошо или плохо?

– Скоро выясним!

К огорчению любителя истории, полюбоваться Военной галереей 1812 года, увешанной портретами прославленных генералов русской армии, тоже не получилось, так как звуки вели в Георгиевский зал. На мгновение друзья испугались, что охранник пройдет мимо массивных резных дверей, но, помедлив у портрета фельдмаршала Кутузова, он все же открыл их и вздохнул – осматривать одно из самых грандиозных помещений Дворца с рядами белоснежных колонн ему явно не хотелось. Поэтому человек просто повертел головой; постоял, прислушиваясь, и вышел, не заметив котов, ловко проскользнувших внутрь.

За недолгую экскурсию Савельич успел несколько привыкнуть к блеску золоченой бронзы, узорным полам и роскошным люстрам, но величие Большого тронного зала снова всколыхнуло в нем желание подробно изучить интерьер. А потому он не заметил, как Брысь бесшумными скачками преодолел гигантское пространство, подкрался к ступенькам, ведущим к Трону, и принял охотничью стойку – пригнулся к полу, вытянул шею и поднял переднюю лапу.

Из-за красного бархатного полога позади пурпурного с золотом императорского кресла высунулся … щенок пуделя серого мышиного цвета.

Брысь, который приготовился к встрече с кем-то покрупнее и погрознее, растерялся и сел, сразу превратившись в нечто мягкое и округлое.

– Ты кто?

– Гусар.

Щенок дружелюбно завилял маленьким хвостиком. Он еще никогда не сталкивался с представителями кошачьего рода-племени и не подозревал о существующей между котами и собаками вражде.

– Ты чей? – это уже спросил запыхавшийся от бега Савельич.

– Его Величества Николая Павловича! – радостно сообщила малявка.

– Царя Николая Первого?! – Брысь чуть не лишился дара речи от очередного мистического совпадения. Эта эпоха буквально преследовала его по пятам!

– И когда же ты у него появился?

Малыш смущенно молчал.

– Да что ты его спрашиваешь! Ему же месяца четыре, не больше. В этом возрасте собаки еще ничего не соображают! – язвительно произнес Савельич.

– Но хоть что-нибудь ты помнишь? Какое-нибудь событие? Праздник?

Щенок оживился:

– День рождения Цесаревича Александра! Сегодня ему исполнилось пятнадцать лет! Что-то как начало грохотать и сверкать, я испугался, спрятался в какой-то дырке в стене и оказался…

– Можешь не продолжать! – махнул лапой путешественник во времени, прошедший огонь, воду и трубы, причем в самом прямом смысле!

Бывший Личный Кот, разумеется, знал, когда родился Наследник. (В этот день устраивали фейерверк, и Брысь любил наблюдать за огнями – они сначала лопались, как мыльные пузыри, а потом разноцветными сверкающими брызгами разлетались по вечернему небу.) Искатель приключений без труда назвал дату, откуда «прибыл» маленький пудель – семнадцатое апреля тысяча восемьсот тридцать третьего года, за шесть лет до того, как он сам поселился в отстроенном после пожара Дворце!

– Странно, что я его не встречал, – шепнул Брысь в черное ухо философа, – может, с ним что-то произошло?

– Конечно, – приятель ткнул лапой в щенка, – он же оказался в двадцать первом веке!

Малыш сидел смирно, боясь помешать беседе взрослых, в которой не понимал ни слова.

– Простите, а вы не могли бы показать мне дорогу в комнату Николая Павловича? Там у меня постелька и мисочки. А то я что-то уже проголодался, – наконец робко поинтересовался он.

Друзья переглянулись, и Брысь тяжело вздохнул:

– Попытаться-то можно.

– Ага, ты уже пробовал неоднократно! Знаешь ведь, что предугадать время, в которое попадешь, нереально! Все это дело чистейшего случая!

Но заядлого путешественника по историческим эпохам уже охватил азарт и жажда новых приключений! К тому же у Брыся было доброе сердце и он еще никому не отказывал в помощи!

Прежде чем отправляться в опасный путь, следовало хоть чуть-чуть поразмыслить и набросать план дальнейших действий. На этом настаивал мудрый Савельич. Лично его интересовало, как щенок оказался в Георгиевском зале. А Брысь подумал: «Если он „прибыл“ только сегодня, то чей лай слышали эрмики до его появления?» Но вслух произнес:

– Да, действительно, как?

– Я долго бежал по трубе, а когда она слишком сужалась, то полз!

– Это понятно! Где отверстие, через которое ты выбрался?

– Вот оно! – малыш снова скрылся за пологом, на котором красовался символ могущества империи – двуглавый орел. (Царевич Александр объяснил как-то, что две головы нужны, чтобы смотреть одновременно на Запад и на Восток, хотя Брысь все равно не понял, почему честь представлять государство выпала именно этой хищной птице. На его взгляд, двуглавый кот смотрелся бы намного привлекательнее!)

– Впрочем, он отвлекся.

В стене, почти на уровне глаз, зияла черной пустотой дыра, а на полу валялись решетка и пара шурупов.

– Ты что, сам выбил эту железяку?

Щенок смущенно почесал макушку, на которой приятели разглядели небольшую шишку.

– Я так обрадовался, когда увидел свет!

– Тебе повезло, что решетку закрепили тяп-ляп!

Услышав смешное слово, малыш радостно взвизгнул, вскочил на задние лапки и несколько раз обернулся вокруг своей оси.

– М-да, ты случайно в цирке не выступал? – скептически спросил Савельич.

Детеныш пуделя простодушно подтвердил:

– Целый месяц! Я очень смышленый: умею считать до десяти!

– Какое достижение! – съехидничал начитанный философ. – Хотя для собаки твоего младенческого возраста недурно! И в каком же балагане ты служил?

Слово «балаган» тоже показалось забавным, и щенок повторил трюк с оборотом.

– В Карлсбаде! Меня тогда звали Мунито. А потом один важный господин выкупил меня за огро-о-о-омные деньги, – пуделек закатил глаза, чтобы подчеркнуть свою значимость, – и подарил Государю Николаю. А уж он стал звать меня Гусаром. Не знаю, почему. Мне кажется, я не очень похож, – на всякий случай, малыш еще раз оглядел себя со всех сторон.

История серой крохи была, конечно, занимательной, но Брыся сейчас больше волновала необходимость снова погрузиться в таинственное нутро вентиляционного лабиринта, да еще с риском оказаться не в той эпохе. И он рассудил, что гораздо разумнее сначала проникнуть в бывшие царские покои, а уж там попытаться «продырявить» время!

Идти предстояло далеко, в противоположную часть Дворца, на третий этаж, где в северо-западном крыле («ризолите», как красиво выражались архитекторы) когда-то располагались комнаты Николая Первого.