Позже старик обнаружит, что оставшееся в бутылке вино отдает керосином; задумается о том, какая сволочь сунула нос в его сыр и почему остатки лукового рагу так пересолены…

Да, но и это еще не всё. Пусть только попробует снова начать доставать Большого Лебрака и его армию! Тогда схлопочет еще кое-что получше и покруче.

Главнокомандующий и впрямь подумывал о том, чтобы завалить ему печь обломками известняка, разобрать его тележку и припрятать колеса от нее, а еще в течение недели каждый вечер приходить и тереть черепицу[23], не говоря уже о похищении плодов из его сада и разорении его огорода.

– Сегодня вечером можно быть спокойными. Он не осмелится выйти. Во-первых, ему неловко, что он стал предметом шуток, а к тому же ему есть чем заняться дома. Когда своих дел полно, в чужие не суются.

– А мы будем снова раздеваться догола? – поинтересовался Було.

– Конечно! – отвечал Лебрак. – Чтобы к нам не лезли!

– Просто вчера вечером, старик, – отважились несколько голосов, – было вовсе не так жарко, так что перед делом мы все вымерзли.

– Я весь покрылся куриной кожей, – объявил Тентен.

– К тому же сегодня вельранцы не захотят прийти. Вчера они сильно перетрусили. Даже не поняли, что с ними произошло, кто на них напал. Видать, решили, что все эти голые зады свалились с луны!

– Да уж, голых задов вчера хватало! – заметил Крикун.

– Сегодня вечером они точно будут бездельничать, и мы зазря проторчим на поле боя!

– Если сегодня вечером не придет Бедуин, то может прийти кто-то другой, старик-то вчера, наверное, бахвалился у Фрико. Так что мы еще больше рискуем, что нас поймают. Не всех же потрепало, как сторожа!

– И вообще, черт возьми, нет! Я больше голышом не дерусь! – сформулировал Страхоглазый, решительно поднимая знамя мятежа или, по меньшей мере, упорного протеста.

Нешуточное дело! Его поддержали многие товарищи, обычно покорно подчинявшиеся решениям Лебрака. Причиной подобного несогласия послужило то, что накануне, во время атаки, помимо того что все замерзли, кое-кто еще всадил в ногу занозу, ободрал ступни в чертополохе или поранил их о камни.

Так вся армия охромеет! Хорошенькое дело! Не, честно, так не годится!

Оставшийся при своем мнении в одиночестве или почти в одиночестве Лебрак вынужден был признать, что предложенный им способ и впрямь имеет серьезные неудобства и что лучше было бы придумать что-нибудь другое.

– Но что? Придумайте сами, раз уж вы такие умные! – отвечал он, глубоко раздосадованный тем, что успех его предприятия оказался столь кратковременным.

Они поразмыслили.

– Может, станем драться в одних рубашках? Тогда хотя бы куртки не пострадают, в башмаки вставим веревки, а штаны застегнем булавками, так что сможем вернуться в порядке.

– Чтобы на следующий день отец Симон тебя наказал за то, что ты небрежно одет, и сообщил твоим предкам! Эй, а кто, интересно, заново пришьет пуговицы к твоей рубашке и штанам? А к помочам?

– Нет, это тоже не метод! Всё или ничего! – отрезал Лебрак. – Вы ни на что не согласны, оставим как есть.

– Эх, – вздохнул Крикун, – вот был бы у нас кто-нибудь, чтобы пришить оторванные пуговицы и заделать петли…

– Ага! И заодно чтобы купить тебе новые шнурки, и подвязки для чулок, и помочи! А почему бы не для того, чтобы пописать за тебя, пока ты занят!

– Повторяю еще раз, коли уж вы ничего не можете придумать, – продолжал Лебрак, – нам нужны монеты!

– Монеты?

– Ну да, конечно! Монеты! Когда есть деньги, можно купить любые пуговицы, нитки, булавки, пряжки, помочи, шнурки для башмаков, резинку. Все что угодно, говорю вам: все!

– Это правда, да; только, чтобы купить всё это добро, о котором ты говоришь, надо, чтобы нам дали много денег, может, даже сотню монет!

– Вот черт! Столько денег! Нам нипочем не дадут.

– За раз – точно нет! Можете не рассчитывать; но послушайте меня, – настаивал Лебрак, – всё же есть способ получить почти всё, что нам нужно.

– Способ, который ты…

– Да послушай же ты! Мы не каждый день берем пленных; так вот, мы сцапаем малышей Мига-Луны, и тогда…

– Что тогда?

– И тогда оставим себе пуговицы, пряжки, помочи этой вельранской деревенщины… Вместо того чтобы резать шнурки, мы их сбережем и будем иметь небольшой запас.

– Не стоит делить шкуру неубитого медведя, – перебил Крикун; несмотря на юный возраст, он уже был достаточно образован. – Если мы хотим быть уверенными, что получим пуговицы, – а они могут нам понадобиться со дня на день, – лучше всего их просто купить.

– У тебя бабки есть? – с иронией спросил Було.

– У меня есть копилка в форме лягухи, а в ней семь монет. Но на них нельзя рассчитывать: лягуха так скоро их не отдаст; моя мать знает, сколько там, и прячет эту штуку в буфете. Она говорит, что к Пасхе хочет купить мне шапку… Или к Троице. И если я хоть одну монетку вытащу, то как следует схлопочу по башке.

– Вот так всегда, черт возьми! – разозлился Тентен. – Нам дают деньги, а мы вечно не можем ими распоряжаться! Обязательно надо, чтобы родичи прибрали их к рукам. Они говорят, что жертвуют всем, чтобы нас вырастить, что наши монеты жутко нужны им, чтобы купить нам же рубахи, одежку, башмаки, чего там еще… Но мне плевать на их тряпье, я хочу, чтобы мне отдали мои монеты, чтобы я мог купить что-нибудь полезное, что хочу: шоколадку, шары, резинку для рогатки, вот! А на деле выходит, что мы имеем только те деньги, что удается найти то тут, то там, да еще надо, чтобы они надолго не задерживались у нас в карманах!

Их разговор прервал свисток отца Симона, и школьники построились в ряды, чтобы войти в класс.

– Знаешь, – признался Гранжибюс Лебраку, – у меня есть две монеты. Они только мои, и о них никто не знает. Мне их дал Теодул из Уванса. Он приходил на мельницу, и я подержал его лошадь. Шикарный тип этот Теодул… Всегда что-нибудь даст… Ну, ты знаешь, Теодул-республиканец. Он еще всегда плачет, когда напьется…

– Замолчите, Адонис! (Гранжибюса звали Адонис.) Замолчите, или я накажу вас! – сделал ему замечание отец Симон.

– Черт! – сквозь зубы процедил Гранжибюс.

– Что вы там бормочете? – продолжал учитель, заметивший движение его губ. – Посмотрим, как вы будете болтать, когда я спрошу вас о вашем долге перед государством!

– Молчи! – прошептал Лебрак. – Я кое-что придумал.

И они вошли в класс.