Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Шайсар аккуратно поднял меня на руки, стараясь лишний раз не сдавливать отбитую плоть, и молча, сжимая челюсть, пошагал вниз, бросив лежащую на пути повелительницу выбираться самостоятельно.
Я бешено и бездумно оглядывалась, замечая, что шайсара вновь без сознания, как и тогда, у источника, и на этот раз она будет еще злее, чем прежде — едва зажившая нога вновь выглядела сломанной, словно раздробленной.
— Господин… — прошептала, и обессиленно опустила веки, прислушиваясь к тяжелому дыханию мужчины над головой, и пронзающей боли, что запульсировала новыми всполохами, разрывая тело на кровавые обрезы.
— Молчи. Ты слабая.
Возмущенно прищурилась, думая над тем, что ответить, но промолчала. Не было сил и слов чем-то возразить.
Да, я слабая.
В сравнении со всеми шайсарами — я слабая. Даже дети будут сильнее, ловчее, бесстрашнее меня. Я во всем уступала. Без исключений.
Как я могу выжить здесь, если даже элементарно не могу за себя постоять? Да, пусть сегодня на меня напала повелительница, и если следовать их же законам, я должна была позволить ей себя убить, ведь даже если бы мне удалось спастись — меня бы казнили. Просто потому, что я никто.
Просто человек, девушка для утех и развлечений.
Меня никто не сможет защитить. Здесь, на землях шайсаров, я бесправна, бессильна, совершенно беспомощна. У младенца, наверное, шансов больше, чем у меня.
— Зачем?
— Зачем что? — равнодушно спросил он, продолжая спускаться вниз, словно не чувствуя моего веса на своих руках.
— Зачем спасли, — спросила, и невольно всхлипнула, чувствуя, как нарисовались горячие полосы на щеках, от бегущих слез.
Они сами срывались с ресниц, скатываясь, и солеными каплями задерживались на подбородке, с которого так же, бессильно падали, кляксами разбиваясь о кожу костюма.
Меня впервые за долгое время затопило такое неподъемное отчаянье, что я даже не могла подумать о том, чтобы остановиться. Вместо меня это сделал повелитель, замерев как вкопанный и странно заглядывая мне в лицо.
Тяжелые брови съехали к переносице, на лбу наметилась глубокая складка, которую я, с тихим и горьким смехом, вновь разгладила пальцами, заставляя повелителя изумленно распахнуть глаза.
— Я не понимаю тебя, лирея. То ты коришь меня за то, что не позволил тебе умереть, то плачешь, так горько, словно скорбишь, то смеешься, касаясь меня без гнева и отторжения. Что мне делать с тобой? Я не понимаю.
— То, что хочется? — кривясь в подрагивающей улыбке, я устало заглянула в темно-зеленые глаза шайсара, и сама пытаясь найти ответ.
— Я хочу целовать тебя. Клеймить. Заставить тебя ощутить то, что сейчас режет мне грудь, — слушая, медленно опустила пальцы с плеча под мужскую ключицу, слушая громкий и ровный стук. — Знаешь, какого это?
— Больно?
— Кровь закипела, обжигая, когда я понял, что ты не вернулась. А когда увидел на краю, соскальзывающую с обрыва, понял, что… в ужасе. Ты заставляешь меня чувствовать, лирея. И я пока не могу понять, хорошо это, или плохо. — Мужчина отвернулся, отводя глаза, и вновь устремляясь в путь. — Все, что я ощущал до этого момента, было приятным, горячим, желанным. Но сейчас все было иначе, и я еще не решил, что мне с этим делать. Ты загоняешь меня в тупик своим поведением, мыслями. Плохое смешалось с хорошим, и я не могу найти ту четкую грань, которой стоит огородиться от лишнего.
Он продолжал нести меня, немного сминая пальцами, которые то крепче впивались в кожу, то отпускали, позволяя вдохнуть. Он думал о чем-то, сжав губы в тонкую нить, и молчал, больше не проронив ни слова.
Только когда мы спустились, и несколько обеспокоенных слуг, сбившись в стайку, в поклоне окружили шайсара, он сказал им что-то на своем языке, и те поспешили в гору, наверное, чтобы забрать повелительницу.
— Маленькая луна! Как же тебя угораздило?! — Исшин, не спрашивая, перехватила меня из рук повелителя, растерянно и обеспокоенно заглядывая в мое лицо. — Хотя, дай угадаю — Эрида? Конечно! Она же не вернулась! Кто бы сомневался, что эта подлая тварь…
— Ис, — прервал повелитель, и женщина замолчала, гневно засопев. — Помоги… маленькой луне, пригласи лекаря, и проследи, чтобы охрана всегда стояла у дверей нашей спальни.
«Нашей спальни» — промелькнуло в голове, и смирение неожиданно брякнуло по затылку.
Он не отпускает. Не хочет. Еще не принял решение, стала ли я его разочарованием, или еще есть шанс.
Если есть, я буду бороться.
Глава 26
Естественно, самое веселье я пропустила, вновь валяясь в постели обессиленным кулем, до следующего утра. Повелитель не пришел, как и кто-либо другой, и проснулась я в расстроенных чувствах.
Лекарь, осмотрев меня безэмоциональным взглядом, молча выставил несколько стеклянных пузырьков на прикроватную тумбу, и убедившись, что я выпила все, что он велел, ушел, крепко запирая за собой дверь. Я слышала, как переговариваются стражи, охраняя мой покой, и вновь ощутила себя одинокой.
Все от меня на расстоянии.
Несмотря на то, как легко и просто меня приняли те шайсары, в подъеме на гору, я все равно ощущала себя в полном, каменной стеной окружавшем меня одиночестве. Словно в вакууме.
Слушая, как щелкают искры на кончиках фитилей, я провела в безрадостных размышлениях несколько часов, прислушиваясь к горящим отметинам от ударов, пульсирующей в них боли, и молчание собственных чувств.
Только усталость.
Скрипнула дверь, и в спальню, низко опустив голову, вошла Тихия, держа в руках серебристый поднос с несколькими тарелками. Она молча, словно игнорируя меня, оставила его на столике, подвинув в сторону пузырьки и склянки, и не оборачиваясь вышла.
Горько усмехнулась.
Пустое место. Какой смысл со мной разговаривать?
— Как ты, маленькая луна? — не скрывая заигрывающей улыбки, Исшин впорхнула к комнату, всем весом падая на край постели и с наслаждением потягиваясь.
— Жива.
— Не будь такой хмурой! Тебе не идет, — бросила она. — Ты бы видела, как эти брюхатые индюки старались бежать! Смех, да и только! Даже половину пути не осилили, представляешь? — она звонко рассмеялась, и бесцеремонно забралась в постель, устраиваясь на соседней подушке. — Переживаешь?
Молча кивнула.
Зачем вываливать на шайсару свои мысли? Пусть думает то, что хочет, ее право.
— Не стоит, Луна. Правда, выбрось из головы. Никто больше не посмеет
