— В частности, я не могу не думать о том, что почувствует твоя мать, если узнает правду.

— Боже упаси! — вырвалось у Арабеллы.

Она прижала руку ко лбу, в ужасе от подобной перспективы, хотя оная и отличалась от обрисованной Домиником. Но даже страх не помешал ей задуматься о том, почему богатому герцогу есть дело до ее матери.

— Возможно, о мисс Нуар стало известно, но никто не знает, кто скрывается под черной маской.

Пока.

Несказанное слово чуть слышно прозвенело в воздухе.

— И можешь мне поверить, я сделаю все, что в моей власти, чтобы так оставалось и дальше.

Арабелла уставилась на Доминика, не зная, как понимать его отношение к этому вопросу.

— Я постараюсь тайно разузнать, как там...

— Нет! — вырвалось у нее.

Если Доминик начнет задавать вопросы, одному Богу известно, до чего он может докопаться. В худшем случае узнает все, что Арабелла так тщательно пыталась скрыть.

— Нет, — мягче повторила она. — Сказанного не воротишь. Если ты начнешь задавать вопросы, будет только хуже. Кроме того, — Арабелла отвела взгляд, — ты ведь герцог, люди всегда будут проявлять повышенный интерес к твоим делам. А звонкая монета как ничто иное способна развязать языки.

И Арабелла не могла винить в этом проболтавшихся. Она лучше кого бы то ни было понимала, каково жить в нищете и отчаянно нуждаться в деньгах.

— Возможно, но быстрота и щедрость раньше всегда заставляли людей молчать, — возразил Доминик.

— Только не в этот раз.

— Судя по всему, ты права.

Ненадолго воцарилось молчание.

— Спасибо, что попытался, — с трудом произнесла Арабелла.

Ей было трудно испытывать благодарность по отношению к Доминику, но она сознавала, что все могло обернуться гораздо хуже. Например, если бы он сделал ее своей любовницей и обращался так же бездумно, как бросил ее, тогда еще свою невесту.

Карета двинулась дальше.

Арабелла направила разговор в более безопасное русло:

— А кто он такой, тот человек, который подошел к нам в Воксхолле? Этот Мисбурн?

Немного помедлив, Доминик отозвался:

— Несущий бред старый дурак, Арабелла. Ты не должна беспокоиться из-за него.

Молчание.

— Я благодарю тебя за то, что удержала меня, — наконец добавил Доминик. — Скандал с графом на маскараде в Воксхолле — не самый лучший способ не привлечь к себе внимание.

Арабелла кивнула, принимая благодарность. Она никак не могла понять человека, который, насколько она знала, был повесой и негодяем. Он сделал ее своей шлюхой, но при этом не унижал и не оскорблял на людях. Изо всех сил старался скрыть ее имя от других и, похоже, был не безразличен к чувствам ее матери.

Карета остановилась у небольшого особняка на Керзон-стрит.

Был поздний час. Арабелла не знала, захочет ли Доминик зайти. Поцеловать ее. Взять, наконец. Самое ужасное — она не понимала, хочет ли этого сама или страшится.

Доминик помог женщине выйти из кареты и провел в холл, отпустив Джеймса, юного лакея, который ночью дежурил в доме.

Свечи были зажжены лишь в двух настенных канделябрах, погрузив прихожую в уютный, неожиданно интимный полумрак. А возможно, дело было в том, что они стояли вдвоем, окутанные темнотой, глядя друг на друга.

Арабелла не знала, что сказать. Она чувствовала напряжение, повисшее в воздухе, и бешеное биение собственного сердца. Во рту пересохло от страха, между ног стало жарко и влажно от желания. Она с трудом сглотнула, и этот звук показался ей неприлично громким.

— Не стоит беспокоиться, Арабелла, я не останусь, — произнес он. Его голос показался ей темным и насыщенным, как шоколад. — Я лишь хотел убедиться, что ты окажешься дома в целости и сохранности.

В подтверждение его слов лошадь, запряженная в карету, переступила на месте. Доминика явно ждали.

В неровном мерцании свечей он казался Арабелле еще более опасным и красивым. В его чертах появилась резкость, которой раньше не наблюдалось, но в прекрасных темно-карих глазах сквозила странная нежность. Невзирая на собственный горький опыт и здравый смысл, Арабелла почувствовала, как в глубине души пробуждаются давно забытые чувства. От Доминика исходила запретная притягательность. Воздух словно заискрился от разлившегося в нем искушения.

Дыхание стало поверхностным и частым, ее охватил трепет.

— Наше соглашение... Я думала, ты будешь... Что между нами все будет по-другому: — Арабелла подняла на него глаза. — Я не понимаю.

— Я тоже, Арабелла, — тихо признался герцог.

Ее сердце билось так гулко, что, казалось, в тишине слышен каждый удар.

Доминик стянул с рук перчатки и подошел к ней.

Несколько мгновений они просто смотрели друг на друга. Затем Доминик протянул руку и коснулся щеки Арабеллы кончиками пальцев, осторожно лаская ее лицо — точно так же, как неделю назад делала она сама. Его прикосновение оказалось более нежным, чем раньше, мягкое и теплое, как дыхание, обдавшее кожу. Пальцы двигались медленно, чувственно, очерчивая контуры щеки и изогнутую бровь.

Доминик касался только ее лица, но в ответ затрепетало все тело. Указательный палец помедлил, спускаясь по линии носа, а Арабелла почувствовала, как наливаются груди и твердеют соски. Доминик легонько погладил нижнюю губу — с тем же успехом он мог ласкать чувствительное местечко у нее между ног. Арабелла беззвучно охнула и приоткрыла рот. Палец проник во влажное тепло. Она ласкала его губами не потому, что стала его любовницей, а потому, что сейчас это казалось правильным.

— Арабелла, — прошептал Доминик.

В его голосе отчетливо сквозила мука, смешанная с острым желанием. В следующий миг он притянул женщину к себе и поцеловал.

Арабелла ответила на поцелуй, и их губы слились — с голодом и отчаянной страстью. Его руки ласкали ее груди, бедра, спину. Они прильнули друг к другу, словно ни боли, ни разлуки не было и в помине.

Арабелла ощутила давление его восставшей плоти, почувствовала жар сильного тела, полыхающее в нем пламя страсти и, да поможет ей Небо, поняла, что тоже отчаянно хочет его. Ее лоно было охвачено огнем и истекало влагой. Их тела, словно узнав друг друга, стремились соединиться. Ее сердце начало поддаваться, уступая натиску желания, как и много лет назад. И Арабелла испугалась, испугалась того, куда ее может завести страсть, испугалась собственных чувств.

Доминик, казалось, почувствовал перемену в ее настроении. Замер, поднял голову и посмотрел в глаза Арабеллы. Она прочла в его взгляде желание и смятение, сходные с ее собственными.

— Нет, — прошептал он, не размыкая объятий, и повторил. — Нет.

Арабелла поняла, что он запрещает это себе, а не отвергает ее. Он тяжело дышал, его тело натянулось как струна. Голод и желание не исчезли, но в глазах появилась настороженность, даже замкнутость. Его руки разжались. Доминик отпустил ее и ушел. В наступившей тишине послышался щелчок входной двери.