Я смотрю на нее и слышу в уме слова, которые не произносятся вслух. Как будто сонные киты неспешно плещут по воде хвостами, эти слова добираются до меня волнами. То, что говорит Легкая, исходит от ее неподвижных губ и достигает глубины моего сознания: «Сейчас ты освобождаешься от того, что шло за тобой по пятам. Реализуется совершенный план твоей жизни. Не жалей ни о чем. То, что не предназначено тебе, уйдет. Ты смог, ты справился, замерзшая река вернулась в движение». Пытаюсь ей ответить, но тщетно. Губы заледенели.

«Прошло время вопросов. Ты получил нужные ответы. Ты полюбишь мир и людей в нем, несмотря на временные неудачи. Вставай, иди. Не разочаровывайся. Это заключительный экзамен на прочность новой жизни».

Ветер усиливается, за снежным буйством Легкую почти не видно. Силуэт ее размыт в белом вихре. «Я пришла попрощаться. Мне пора. Не забывай: если ты по-настоящему захочешь стать счастливым, ты обязательно станешь им».

В последний раз я вижу ее губы, и вдруг картинка исчезает. Неведомая сила выталкивает меня в другую реальность. Открываю глаза. В моей спальне четыре утра. Прохладно. Сон ли это был? Хочу приподняться, но вдруг меня снова затягивает сон. На этот раз глубокий, беспробудный сон, где нет снега, заметенного перрона, телепатических разговоров. Мне снится тишина.

41

Такси на скорости разрезает горячий ночной воздух, трасса одинока, свободна. На асфальте застыли тени утомленных деревьев. Меня подмывает открыть дверь, выброситься с заднего сиденья на бегущую раскаленную дорогу. Совершить что-то безумное, необъяснимое, чтобы выпасть отсюда, где без тебя не то чтобы никак, без тебя — незачем.

Меня лихорадит как погоду этого города, меняющуюся по два-три раза за день. Я ее хорошо понимаю. То полон надежд и оптимизма, то снова возвращаюсь во время, полное боли, то к прежним невозвратным радостям... Мы способны стремительно распрощаться с любой из вредных привычек — бросить курить, отказаться от спиртного, перестать объедаться сладким перед сном. Но есть такие вещи, не поддающиеся силе воли. Забыть или разлюбить, к примеру. Все, что рождается в сердце, навсегда в нем остается.

Я скучаю. Это единственное объяснение моей тяги к прошлому. Не помогают никакие советы и психотехники. Можно только смириться, стараться скучать все тише и тише с надеждой когда-нибудь научиться просто помнить. Разворачивая обертку каждого нового дня, не зная, что под ней — солнце или дожди. Напоминая себе улыбаться, чистить зубы, убирать постель и заваривать чай, который, может быть, успокоит сомнения. Нося в душе килограммы тротила в виде воспоминаний.

Я почти псих. А иногда еще и циник: «На´ хер тосковать по тому, кого нет!» Я сам себе не нравлюсь, изнываю от собственного присутствия. То, что раньше казалось мне важным и нужным, какие-то особенные душевные порывы, проявления чистоты и доброты, перечеркивается тоскливым выводом — я был дурак. А то, что кажется пришедшей зрелостью, — вдруг только усталость? Если бы самая чудесная женщина предложила мне сейчас свою любовь, что бы я сказал? Простите, не сейчас, а лучше, наверное, никогда. Не нравится мне качество вашего товара и отсутствие на него гарантии.

Я ненавижу себя за то, что невыносимо скучаю по тебе.

* * *

Яна говорит, что я похудел, вытянулся и «в глазах не тонут корабли». Смеюсь, признаваясь в том, что вчера на ночь глядя слопал булочку с малиновым конфитюром — он был такого же цвета, как мои плавки-шорты. «Ты хотя бы со мной поделился, обжора. Летом на сладкое меня тянет больше, чем на еду». Обещаю Яне в следующую субботу сходить с ней в кондитерскую и вместе натрескаться пышной выпечки. «Эй, ты не расслабляйся! Только разок, не больше. Иначе будешь у меня ночевать в бассейне».

Пока не появились люди, нахлобучиваю шапочку, очки, бросаюсь в воду. Плавать одному — особое удовольствие. С высокой скоростью преодолеваю первые две дистанции. Руки резво выгребают воду, дышится свободно, несмотря на три выкуренные с утра сигареты. Время бежит впереди меня, подтягивая за собой: «Не ссы, братан! Держись за меня, все успеем». Сквозь всплески воды я вижу Яну, она стоит у кромки бассейна, машет руками с эмоциональностью футбольного болельщика.

— Молодчина, ты снова в форме!

Ее зычный голос услышишь даже на десятиметровой глубине.

Я вдруг осознаю, что все как-то налаживается, причем на таких оборотах и так само собой, будто случайно, что даже не верится. Вроде бы утро как утро — вчера, позавчера и на прошлой неделе было такое же. Ан нет! Сегодня, проснувшись раньше будильника, что само по себе удивительно, я, изучая щетину перед зеркалом, заметил, что стал как-то выше: плечи расправились, шея стала тверже и руки рельефнее. Это даже не итог усиленных тренировок — уже две недели, как я забросил плаванье. Причину внешних изменений стоит искать внутри. Стала уходить боль прошлого, сгибавшая меня все это время. Спина разгибается, смещается центр тяжести, огромной тяжести, которую я столько времени носил с собой.

В мой последний приход сюда, погрузившись в воду, я увидел ее, печальную и молчаливую. Сегодня ее нет. То место, где она была, сейчас заливает свет. Причем это касается не только бассейна, но и в целом ее присутствия в моей жизни. Повернись время вспять, я снова подошел бы к ней, просто чтобы поцеловать край ее улыбки. Она всегда замирала, опуская глаза, когда я приближался к ней после разлуки. Такое волнующее оцепенение — лишь кончики волнистых волос дрожали под бездумным летним сквозняком. Я первым долгом целовал ее глаза. А она, прикладывая ладонь к моей щеке, признавалась в том, что знала меня задолго до... Где-то на заднем дворике подсознания, в девичьих мечтах, предчувствиях.

Интересно устроены девочки: с малых лет каждая из них — самая мудрая, самая добрая, самая предусмотрительная. Каждая — королева своего мира и всю жизнь хранит под кронами сказочных деревьев свои сокровища — сундуки с мечтами, над которыми ничто не властно. «Женщины — большие мечтательницы... И пусть наши мужчины посмеиваются над нами — мы не хватаемся за всю мечту целиком, а разбиваем ее на насколько частей, претворяя в жизнь по кусочкам».

Вспоминаю ее под водой, боюсь увидеть ее и одновременно радуюсь тому, что увижу. На самом деле ее образ давно впечатался в сетчатку моих глаз, и я никогда с ним не расстаюсь. Но видеть ее на расстоянии — это совсем особый спецэффект. Я волнуюсь. Касаюсь бортика вытянутыми пальцами и останавливаюсь, срываю с себя очки, приготовившись смотреть в угол. Так никого нет, только столп белого света, проникающего через окно в крыше. Свет заливает все вокруг. Никогда еще я не видел такого ослепительного солнца.

42

Вот только оклемался после поражения, встряхнулся и вроде бы сейчас все должно стать лучше — как же иначе, ведь пережито столько, что можно и на вознаграждение надеяться. Но жизнь предпочитает заполнять паузы между событиями самым разрушительным, порой невыносимым — ожиданием. Это своего рода проверка на необходимость — если то, что мы ждем, действительно нам нужно, то паузу выдержим с честью.