Я вновь принялся рассказывать о бестиарии. Повествование звучало сухо и правильно, как если бы вместо меня говорил кто-то другой. С каждым словом я видел картинку происходящего всё ярче и чётче.

Скрипит, покачиваясь, отпертая дверца клетки. Сухой и тёплый запах змеиных чешуек бьёт в ноздри, мешаясь с вонью машинного масла. Лицо Итера – маска в потёках киновари. Грубые стежки чёрной ниткой на алом камзоле. Ноющая боль в руке.

И ликующий вопль мантикоры. Мартовская песнь, гимн победителя.

Когда я рассказал о привычке мантикоры прятать жало под крыло, Визионер обрадовался.

– Да, да, именно так, – забормотал он, глядя в пустоту. – Деактивация инверсора… Дальше, – потребовал он.

Я рассказал о Граале, затем вспомнил разговор рунархов под дверью. Перешёл к мантикоре.

– Ты его Симбой прозвал? Ах да, припоминаю… – Рыбаков говорил отрывисто, глухо. Не обращая на меня внимания, он вызвал голографический терминал, потом, спохватившись, развоплотил его.

– Императорский дворец? – прокричал он в пустоту. – Адмирала флота Пелеаса. Да! Доложите, что Рыбаков! – Раскрасневшийся, взволнованный, он напоминал управленца из анекдота, который в эфиросфере с плохой связью проговаривает мыслесообщения вслух. – Да, чёрт возьми!! хоть из бассейна!.. хоть от бабы!.. Я учить вас буду?.. Скажите, что протей отыскался. Так и передайте, он должен знать.

Лицо его обессмыслилось, а губы продолжали шевелиться, проговаривая неслышимые фразы. С удивлением я понял, что Сергей Дарович и в самом деле общается с неведомым собеседником голосом. Вот глупость! Имплантат улавливает мельчайшие движения гортани и языка, возникающие, когда человек «продумывает» фразу. По-настоящему «слышать» слова ему совершенно не нужно.

– Я связался с Землёй, – объяснил Визионер, вытирая пот со лба. – Через несколько часов на станцию прибудет аватара вице-адмирала императорского космофлота. – Видя моё недоумение, он усмехнулся: – Тебя удивляет, что я бормочу? Когда волнуюсь, всегда так. Я человек деликатный, а на этих сволочей в приёмной надо орать. Да так, чтобы у них имплантаты дребезжали. В общем, отдыхай. Поправляйся. И помни: к появлению адмирала ты должен быть как огурчик.

Затем, словно бы вспомнив что-то, он добавил:

– А экзамен ты сдал. Лабораторный анализ показывает, что у тебя есть задатки. После обучения ты станешь срединником. Срединником на девять.

На девять? Да таких не бывает!

– Удивительно, как ты выжил. Во время медосмотра врачи проводили тесты… Обычные тесты, ничего особенного. Если бы всё шло по плану, ты бы ничего не почувствовал. Но тебе дали взрослую дозу препарата, понимаешь? К счастью, ты жив. Мало того: попал в Лонот и совершил то, что не под силу нашим лучшим специалистам.

Он достал из кармана носовой платок и вытер лоб. Я перевёл дух.

– А скажите, – спросил я, запинаясь. – Анфортас вылечится?

– Вряд ли. Он ранен уже больше двух тысячелетий. С этим ни ты, ни я ничего не сможем поделать. Если верить средневековым легендам, Анфортас ждёт, что кто-то задаст ему вопрос.

– Какой вопрос?

– Кому служит Грааль.

– А ответ?

– Никто не знает. Наши посланники пока что не добирались до замка Короля-Рыбака. Ты первый.

– А рунархи? Они ведь попали в замок.

– Над рунархами Король-Рыбак не властен. Они не соревнуются, не сожалеют о прошлом. Не воюют. Их учёные далеко опережают наших в исследовании мифизического плана. Честно скажу: я встревожен. Рунархи – наши друзья. Мы торгуем, обмениваемся технологиями, ведём разведку космоса. А теперь выясняется, что им что-то нужно в нашем Лоноте.

– Они хотят на нас напасть?

Визионер поморщился:

– Вряд ли. Но быть настороже необходимо. В общем, Андрей, – он протянул мне ладонь, – поправляйся. Доктор говорит, что окончательно ты в себя придёшь через два дня. Потом штатные процедуры, и – готовься к отправке на Землю. Желаю удачи!

– А-а… – начал я, но генерал остановил меня жестом:

– Всё. Хватит. Скоро пребудет Пелеас. Постарайся выспаться к его прибытию.

* * *

В ожидании адмирала флота на станции поднялась суета. Служаки носились, высунув языки: мыли коридоры шампунем, меняли голопанели в каютах (патриотичные земные берёзки вместо разнузданного хентая), красили робообслугу серебристой краской.

Визит адмирала – дело серьёзное. А визит адмиральской аватары – это вообще тихий ужас. Аватара невещественна. Она может запросто отправиться в реакторный отсек и проверить комплектность костюмов радиационной защиты. Или устроить ревизию гальюнов. Хуже начальника, который проходит сквозь стены и не боится грязи и радиации, и вообразить-то ничего нельзя. Особенно в захолустном гарнизоне, где безалаберность в порядке вещей. Визионера встречали гораздо спокойнее. Генерал от экзоразведки мало интересовался боеготовностью станции. Ему нужны были люди Каза.

Само появление аватары я пропустил. Жалко, конечно. Зато я выспался и хорошо отдохнул.

Разбудил меня Николай Джонович. В парадном мундире он выглядел забавно. Его простецкая физиономия совершенно не вязалась с мишурой аксельбантов и эполетов. Капитан сконфуженно развёл руками: этикет, ничего не попишешь.

А потом он отыгрался. Когда Николай выдал мне мою парадную форму, я чуть не взвыл. Это оказался тот самый комбинезон. Белый. Девчачий. Парадная форма курсантов Каза. Бедные курсанты… С какой ненавистью я принялся защёлкивать замки! На плече вспыхнули идиотские скрещенные молнии. Живот украсился голограммой с гербом Каза. Судя по тому, как осветилась комната, на спине творилось и вовсе нечто несусветное.

– Не обращай внимания, – посоветовал Николай. – На Втором Небе всегда так: чем дальше от метрополии, тем больше хочется выделиться. На Леодегрансе, например, космодесантники до сих пор носят световые мечи.

Идиоты! Световой меч современную броню не прорубает! Я окончательно смирился с дурацким комбинезоном. Ну что делать, если на моей планете больше нечем гордиться?.. Как-то так вышло, что я начал воспринимать Каз отдельно от себя. Меня ждал центр подготовки экзоразведчиков – Ордусь или Камелот. А может, даже и Земля. Каз же оставался Казом – полунищим мирком Второго Неба, ничем не примечательным.

Капитан придирчиво осмотрел мой костюм:

– Хорошо. Глаз радует. Курсанты обычно своевольничают и ломают вот эту пластину, – он показал. – Иллюминация гаснет, вид неуставной… Наказывают за это, не скрою. Но всё равно на каждом смотре человек десять бунтарей находится. Пойдём.

Мы двинулись по коридору. Николай Джонович шёл впереди, я за ним. Ломают? Будьте спокойны! И я сломаю. Пока я воевал с проклятой пластиной, он давал последние наставления:

– Не стекленей. На вопросы отвечай чётко, с достоинством, без заиканий. Сам вперёд не лезь: при дворе обстановка сложная. Рыбаков и Пелеас друг друга не любят; сдуру ляпнешь не то, считай, врага нажил. Понимаешь, что говорю?.. Ничего, справишься. Парень умный.