— Уф-ф, — обтер мгновенно выступившую на лбу испарину Иванченко. — Я твой должник, Володя. Еще немного, и эта сволочь надела бы на меня темные очки и вручила белую трость… Но теперь его очередь… Ты, гнида, у меня сейчас не только номер ячейки вспомнишь, но и про все грехи своей бабушки расскажешь! Паша, тащи его в соседнюю комнату, я хочу с ним тет- а-тет переговорить…

Прихватив лежащие на полке серванта ножницы, он вышел из комнаты вслед за утаскивавшим бесчувственное тело долговязого Кочкиным.

— Не повезло парню, — с ироничным сочувствием заметил Прохоров. — Макс-то всерьез рассердился. Как бы прямо здесь ремни не начал резать… А это еще что такое?

Он загоготал, указывая на быстрый ручеек, бегущий от потемневших штанов одного из связанных бандитов.

— Памперсы себе купи, когда в следующий раз на дело пойдешь, зассыха! — отсмеявшись, посоветовал он. — Теперь твое погоняло будет до конца дней — «Памперс»… Эй вы, малохольные, запомнили, как теперь вашего дружка кличут?.. До чего же чмошные засранцы! Какие из вас пацаны? Зассыхи вы, а не пацаны! Ну-ка, повторите, кто вы?

Пока Прохоров издевался над связанными «гастролерами», Врублевский напряженно прислушивался к происходившему в соседней комнате. Но оттуда не доносилось ни звука — то ли стены были слишком толстые, то ли жертве предусмотрительно заклеили рот лейкопластырем, опасаясь потревожить соседей криками. Наконец, не выдержав, он направился было к двери, но в эту минуту Иванченко вернулся.

— Все в порядке, — сообщил он, — номер и код у меня… Как это не парадоксально, но этот ублюдок предпочел обойтись без излишних мучений и теперь жив и даже относительно здоров… К сожалению… Я ему только пару меток оставил на память, чтобы в следующий раз, перед тем как беспредельничать, головой думал, а не задницей… Уходим, ребята.

— А он не обманул? — засомневался Прохоров. — Может быть, стоит сперва проверить?

— Не обманул, — с каким-то странным удовлетворением заверил Иванченко. — Меня не обманывают.

— А это… С ними как?

— Этих с рассветом уже не будет в городе, — уверенно сказал Иванченко. — Они все поняли и больше хулиганить не будут. Попрощайтесь с коллегами…

Предоставив опозоренным бандитам самим распутывать связывающие их веревки, они покинули квартиру и спустились к оставленным машинам.

«Весело живем, — мрачно подумал Врублевский. — У меня возникает нехорошее предчувствие, что между отморозками Шерстнева и орлами Березкина нет никакой разницы. А если все же есть… то могу себе представить. методы «шерстневцев». Так вот значит, какое ты, "блатное счастье"… А ведь не было еще ни допросов в милиции, ни «стрелок», ни «разборок», ни суетливой беготни в поисках «тем»… Будет ли все это оправданно? Получу ли я то, ради чего влез во все это?.. Но это уже зависит от меня… Как же легко спорить самому с собой. Себе никогда не проспоришь… Всегда оправдаешь и согласишься…»

— Подождите меня здесь, я сейчас вернусь, — услышал он голос Иванченко и, очнувшись, посмотрел на серое здание вокзала, возле которого остановилась машина.

Иванченко вернулся минут через десять, неся в руках две большие спортивные сумки. Что-то довольно мурлыкая себе под нос, уселся в машину и, поставив одну из сумок себе на колени, потянул «молнию».

— Батюшки мои! — восторженно и удивленно присвистнул он, заглядывая в сумку. — Не удивительно, что он готов был сдохнуть, но не выпускать эти сумочки из рук. Крепко же ребята поработали. Где же они столько надыбать-то успели?! Не иначе, наводчик у них в городе был… Ох, не додумался я до этого раньше! Нужно было узнать, что это за крыса… Теперь уже поздно… Но какая «нычка»! Ради этого стоило попотеть.

Посмотри, Володя! Недаром ими заинтересовался лично Березкин. Видать, серьезных людей они обносили. По что к Березе попало, того он уже из рук не выпустит, так что добрая треть здесь — наша. Ты, Володя, у нас «безлошадный»? Посмотри в сумку. Видишь, там, на дне, твоя машина лежит? Какую ты «тачку» здесь видишь? На «джип», конечно, не потянет, но контуры «семерки» я различаю ясно… А?

— «Девятка» — это звучит как-то приятнее, — заметил Врублевский. — Да, я, кажется, начинаю различать там контуры вишневой «девятки».

Иванченко пристально посмотрел на него, неожиданно усмехнулся каким-то своим мыслям и, повернувшись к сидевшему на заднем сиденье Прохорову, потребовал:

— Игорек, дай-ка мне одну из тех «цепей», что нам залетные «подарили». И выбери ту, что потолще да подлиннее.

Прохоров протянул ему массивную золотую цепочку. Иванченко подкинул ее на ладони, взвешивая, и удовлетворенно констатировал:

— То, что надо. Во всяком случае, носить не стыдно. Держи, Володя. Она — твоя. Впрочем, подожди… Давай-ка я тебе ее сам надену. Будем считать это «посвящением в пацаны», — усмехнулся он, — вступлением в братство. Братва мы, или не братва? Ну-ка…

Врублевский наклонил голову, и Макс защелкнул цепь на его шее.

И ты можешь лгать, и можешь блудить, и друзей предавать гуртом!

А то, что потом придется платить, так ведь это ж, пойми, — потом!

Но зато ты узнаешь как сладок грех этой горькой порой седин,

и что счастье не в том, что один за всех, а в том, что все — как один!

И ты будешь волков на земле плодить, и учить их вилять хвостом!

А то, что потом придется платить, так ведь это ж, пойми, — потом!

А.Галич

Под сауну было отведено отдельное здание на самом берегу залива. «Слишком большое, — подумал Врублевский. — Видимо, раньше весь этот комплекс принадлежал пионерлагерю или санаторию, потом все переоборудовали и недостатки воображения заполнили размерами, щедрой рукой, с типичным для "новых русских" размахом впечатали сюда сауну. Интересно, что там на втором этаже, бар? Кегельбан? Бильярд? Тренажеры? М-да, резиденция господина Березкина, изредка, в виде "особой милости" предоставляемая как место отдыха для отличившихся «быков»… Что это меня вдруг на "пролетарский гнев" потянуло? Еще не забылась жизнь обычного нищего русского офицера? Ты теперь такой же «бык», как и все прочие, так что умерь пыл… Правда, в отличие от "рядового быка", пытаюсь претендовать на звание «племенного»… если раньше на тушенку не пустят, — усмехнулся он про себя, проходя вслед за Иванченко в просторный холл, красующийся кожаными диванами, пушистыми коврами и дорогостоящей аппаратурой. — Недурственно… Очень даже недурственно. Но безвкусно. Дорого, роскошно, но безвкусно. А вот у ребят глазки заблестели. Евдокимов развалился в кресле с видом дворецкого, представляющего себя на время отсутствия хозяина полноправным владельцем имения. Хороший и продуманный ход со стороны Березкина: у ребят перед глазами стимул, материальная и воплощенная цель их устремлений. Только в таких саунах кто-то отдыхает, а кого-то пускают расслабиться. Не всем боссами быть, кому-то надо для боссов и деньги зарабатывать…»

За короткий срок работы с бригадой Иванченко перед Врублевским начали прорисовываться первые контуры подлинной жизни бритоголовых «детей Остапа Бен- дера». Не «страшилки», какие рисуют заботящиеся о повышении тиража журналисты, не восхваляюще-приветственный маразм «где-то что-то слышавших» писателей и не боязливо-осуждающие сплетни народной информационной службы «одна гражданка говорила», а подлинные контуры жизни «быков», «братвы» и «пацанов». Разумеется, все он не успел познать и понять, но имеющейся у него информации уже хватало для первого анализа. Банальный закон: «Наверху — хорошо, внизу — плохо» действовал в полном объеме и здесь. Увлекаемые постепенно формирующейся идеологией «рискованной, но сладкой» бандитской жизни и отталкиваемые обнищанием основной массы «перестраивающейся и реформирующейся» России, в братву не шли «записываться» разве что только ленивые. «Перестройка — это развал экономики, плюс полная криминализация всей страны», — смеялся Березкин. И в этой шутке была своя доля истины. Подчас возникало ощущение, что самой престижной профессией для парней стал бандитизм или, на худой конец, — охранник. Для девушек — проститутка или, если повезет чуть-чуть больше, — манекенщица.