– Да я и сам уже догадался, что вы на большой выход готовитесь, – кивнул Андрею Давыд, – Как не придёшь в усадьбу, у вас там всё суета как будто бы перед большим сбором. И отряды вон всё мечутся с полигона в поля, с полей ещё куда-то, да всё строем и в запале спешном.

– Я к командиру двенадцатого взвода, сержанту Матвею Завидовичу, – ответил на вопрос дежурного перваша у входа в казарму головастиков Оська, доложить можешь как уч. капрал Осип Третьякович, к нему для особого разговора прибыл, – и, отряхнув со своих ичиг снег, повесив на гвоздик полушубок, пошёл вслед за дежурным мальцом.

Встречные головастики вжимались в стенки, вскидывали к своим серым беретам маленькие ладошки и провожали долгими уважительными взглядами курсанта третьяка. Блестевший на его куртке Георгиевский крест и планка за ранение вызывали в их глазах неподдельное восхищение.

– Пришёл всё-таки, – усмехнулся сержант, пожимая Оське руку.

– Дежурный, курсанта 12 взвода Вячеслава Давыдовича ко мне, и в верхней одежде!

– Ну, присаживайся, пока этого приведут, рассказывай, Осип, как дела-то, зажил ли бок после Борнхёведе? – и воины, молодой да битый ветеран, начали степенно вести беседу на общие для каждого служилого темы. Больше всего сержанта воспитателя интересовала подготовка к новому походу. Ну да что нового мог сказать командир десятка третьего курса? Да, третьяки в поход идут все. От лекарей недавно выписался их последний курсант, и теперь у них шла ускоренная подготовка к дальнему переходу и к лесной зимней войне. Непонятно было только то, с кем придётся воевать. Версий тут было несколько, и по каждой из них третьяки спорили порой до хрипоты, отстаивая каждый своё мнение.

Главным направлением казался поход на Нарвскую крепость и уже дальше на Ревель. Дания была сильно ослаблена, и ударить по своему недавнему врагу, находящемуся к тому же под самым боком, и с кем только что ратились, казалось сейчас самым удобным.

– В Ливонию пойдём, наш исконный русский Юрьев отбивать! – горячились, доказывая, другие, – Если сейчас крестоносцев не усмирить, то они скоро сами по Пскову ударят.

– Нее, – спорили третьи, – Полоцкое княжество пришло время под свою руку брать. Литвины, союзники у них ненадёжные, после Усвят только и думают, как бы Русь ненароком не обидеть, не сунутся чай вступиться за полочан!

Всё это Матвей, видать, не раз уже слушал и только лишь улыбался теперь в свои седые усы.

– Ты, дядька, я гляжу, похоже, ещё и четвёртый путь для похода видишь, – тонко подметил выражение его лица Оська, внимательно вглядываясь в лицо старого вояки.

– Да куда уж нам про походы-то думать, – кашлянул ветеран, – Это всё для молодых ратное дело, а мы только так, если сосунков погонять.

– Ну, дядь Матвей, мы ж земляки с тобой оба Торжковскими будем, неужто даже не намекнёшь мне? – взмолился Оська, беря дядьку за живое.

– Ну-у, насчёт намёка-то ладно, – кивнул покладисто Завидович, – Ты не заметил, как много лыж-то берут в дело и как их подбивают по-особому? А как старательно оленьи упряжки в дальний путь готовят с их нартами и со всей этой сбруей. А приказ сбора кому в первую руку отправили, не карельским ли пластунам случаем, а? Всё, всё, молчу, и так уже лишка сказал! – вдруг оборвал сам себя старый сержант и вскочил со скамьи, – Вон уже Славку ведёт дежурный! Гляди, чтобы он до отбоя только вернулся! И про мои намёки пока никому, не дай Бог, ты где-нибудь, Оська проболтаешься, смотри тогда у меня!

Тридцать первый взвод отдыхал в полном составе в своём расположении. День сегодня был суматошный. Подшивали зимнюю амуницию, подбивали камусом лыжи, чистили и обихаживали своих коней в конюшнях. Затем меняли тетивы на луках и пристреливали по новой самострелы на дальнем стрельбище. Предстоял дальний зимний поход и, как ты к нему подготовишься, таковы и будут твои шансы вернуться назад живым и не обмороженным.

Сейчас же было время побыть с самим собой наедине или же со своими друзьями и просто хорошо отдохнуть. Около печурки, потрескивающей горящими полешками, сидело человек десять. Булькал на чугунной плите медный котелок со сладким ягодно-медовым взваром, а из духовки распространял аппетитный запах, разогреваемый мясной пирог.

– Полушубки вешайте на крючки да подсаживайтесь вон поближе к печке, – приветливо кивнул вошедшим светловолосый паренёк с косым шрамом на лбу и с планками за ранения.

Славка втиснулся в самый дальний уголок, прячась за спину Оськи, и только лишь чуть-чуть выглядывал из-за неё словно маленький лисёнок.

– Ну вот, а батя-то его с размаху хрясь топором, хрясь ещё раз, а из него и так кровища-то от просаженного рогатиной брюшины хлещет, а тут ещё и топором хорошо так получил, – рассказывал высокий и худой курсант свою страшную историю, – Но медвежище тот здоровый был, сграбастал он батю под себя и давай его ломать с эдаким рёвом на месте. «Беги!» только и закричал мне отец. А у меня-то ноги словно бы ватные стали, не могу я даже с места стронуться, до того там струхнул. Ладно, медведь хоть угомонился и потом совсем затих. Видать, совсем он кровью тогда истёк да издох на бате, а то бы и меня прямо там же, как щенка мелкого придушил.

– Да-а, в медведе силы немерено, – подтвердил паренёк со шрамом, – Мы пару лет назад, верстах в семи отсюда, по Сорочьему ручью матёрого такого мишку брали. Так он через стенку из троих копейщиков чуть было не пробился. Пару дубовых рогатин словно хворостинки какие-то сломал, чуть было дядьку Варуна и Второка там не порвал. Ладно, батя хоть не сплоховал, мечом того Топтыгина заколол.

– Не переваривай, Лексей, вон уже пена на взваре сверху пошла. Похоже, что его разливать уже можно, – кивнул крепенький паренёк тому третьяку, что дежурил у плиты с котелком.

И тот, согласно кивнув, начал разливать пахнущий ягодами и пряностями медовый взвар.

– Держи, малыш, – приветливо улыбаясь, подал Славке большую канопку Алёшка, – Сейчас тебе ещё пирога отломлю, так что поснедаешь маленько.

– Да не надо, благодарствую, – пискнул в смущении Славка.

– Бери, тебе говорят! А то я не знаю, как на первом курсе всё время есть хочется. Сами же такими были, и нас тётка Миронья пирогами подкармливала, – нахмурился старшак, протягивая добрый кусок пирога мальцу, – И не стесняйся, чувствуй себя как дома тут.

Горело на стенах пара масляных светильников, отбрасывая на стены причудливые тени. Потрескивали поленья в печке, и в комнатке хозяев было тепло и уютно. Сидел самый счастливый на свете мальчишка и тихонько слушал степенную беседу своих старших товарищей. И казались они сейчас Славке самыми авторитетными и умудрёнными жизненным опытом людьми. Хотя и были-то они старше мальца на всего лишь два, от силы три года…

– Идём к Великому Новгороду общим числом в тысячу человек, – подводил итог на походном совете комбриг, – Первым в колонне идёт Дозорный эскадрон поручика Василия и Степная сотня Азата Хайдаровича. За ними пойдёт знамённый взвод вместе с тыловой командой. Потом десяток розмыслов и большой лекарский десяток своим одним, единым обозом. После них третий курс школы и Обережный эскадрон Игната Ипатьевича следует. Ну и, разумеется, головным, боковыми и хвостовым дозорами, идёт большая пластунская сотня Севастьяна. Как уже ранее было сказано заместителем по тылу подпоручиком Лавром Буриславовичем, идём мы «о двуконь», с дополнительной вьючный лошадью на каждый строевой десяток. На этом выходе у нас уже сто двадцать оленьих нарт, и большую их часть в семь с половиной десятков мы передаём в введенье пластунов, ибо им более других по глубоким сугробам передвигаться придётся. Два десятка оставляем для лекарей, так как там нужен лёгкий и плавный ход. Остальные в твоём введенье будут, Буриславович. Сам смотри, что туда лучше загрузить, ибо помимо них у тебя ещё и с лошадиным ходом сани будут. Днём выхода определяю десятое декабря, и оставшуюся до него седмицу используйте, как можно разумней, чтобы и своих бойцов пустой суетой не утомить и к походу подготовиться наилучшим образом. Ещё раз проверьте каждую лыжу и палку, подковы на лошадях, сбрую, оружие и все припасы, чтобы ничего нас не подвело в этом дальнем зимнем походе. Ну, вроде всё, – и Сотник распустил своих командиров.