— Наврала? Ты это про что?

— Про фотографию, Гейл, ту самую, которую ты мне дала. Зачем ты соврала, что я взяла ее без разрешения?

— Не пойму я, о чем ты. Мой уж скоро приедет.

— Да, с досками, ты говорила. Слушай, а почему ты не пускаешь меня в дом? Хочу посмотреть, что это твой ребенок орет как резаный?

На Тине, как и в прошлый раз, был надет только мокрый вонючий подгузник, но сегодня она держала во рту пустую бутылочку. Гейл подошла к холодильнику, быстро соорудила какую-то молочную смесь, вытащила бутылочку изо рта девочки, наполнила ее. Оказалось, это то, что нужно: малышка плюхнулась на заляпанный грязный коврик и принялась жадно, как голодная, глотать содержимое бутылочки.

— Ты что, никогда не меняешь ей подгузники? — поинтересовалась Анна.

Гейл зло взглянула на нее, вышла и принесла новый подгузник. Она не стала ни подтирать, ни мыть дочь, только быстро поменяла подгузник; девочка все еще жадно пила смесь, но мать усадила ее в кресло-качалку и принялась яростно раскачивать.

— Ее не стошнит? — спросила Анна.

— Нет, ей даже нравится. Ты чего это, для социальной службы шпионишь? Так у меня дети в полном порядке. В поликлинику на обследование являемся как штык.

— Вот и хорошо.

— Ага.

— Ну, так ты объяснишь мне, зачем сказала адвокату брата, будто я взяла без разрешения фотографию, которую ты сама мне дала?

Гейл пожала костлявыми плечами:

— Из-за этого у меня могут быть неприятности…

— Что случилось?

Женщина лишь вздохнула.

— Рассказывай. Тебе угрожали? Если надо, я могу организовать защиту.

— Не понимаешь ты! У него друзья есть, что ж, что он сам сидит, — он и оттуда меня достать может.

— Твой брат?

— Ну да! Он звонил, говорил, что какого-нибудь бандита сюда пришлет. А оно мне надо?

— Но ты сказала неправду.

— Ну и что теперь? Что переживаешь? Меня за это под суд не отдадут. А если и отдадут, то пожалеют, потому что я расскажу, каким он всегда был подонком. Он мне всю жизнь сломал, и все ему с рук сошло. Как же я хотела от него отделаться! А теперь вот — здрасте, приехали!

— Гейл, твой брат убил человека. Он еще очень долго не выйдет из тюрьмы. Если только он угрожал…

Гейл сердито перебила ее:

— Так я ж тебе говорю, он сюда звонил, он и Вернон этот. Какие они обо мне гадости говорили — наслушалась, хватит. Он, наверное, у матери мой телефон нашел, увидел, где она его записала. И адрес, похоже.

Анна глубоко вздохнула, стараясь не волноваться:

— Если тебе чем-нибудь угрожают, можно обратиться к местным полицейским.

— Скажешь тоже! Думаешь, они за меня сильно волнуются? Когда я его последний раз видела, его чуть не задержали, потому что он пьяный был как свинья и мочился на дороге, так он дал мне потом в глаз, но полиция даже не почесалась.

— А ты заявление на брата писала?

— Да ты что? Он меня сразу пришибет!

— Но ты же знаешь, сейчас он ничего с тобой не сделает, его посадили.

— А, сажали его уже, и что толку? Его сажают, а он выходит!

— Сейчас ему светит пожизненный срок.

— А он говорит другое, и поверенный его говорит другое. Кому верить-то? Ну, уж точно не полиции!

Анна изо всех сил старалась говорить спокойно:

— Гейл, я могу попросить выдать предписание, чтобы он вас больше не доставал…

— Не доставал? Да он уже так достал, до печенок! Сколько уже таких предписаний выписывали, а что толку? Сколько раз номер телефона меняли — я уже и со счета сбилась!

С улицы послышался шум подъезжающего грузовика. Гейл кинулась к окну:

— Это он! Зря ты не уехала!

Анне стало не по себе: меньше всего ей сейчас хотелось столкнуться с другом Гейл или, что еще хуже, получить палкой по лобовому стеклу.

— Ладно, я уезжаю, но все-таки скажи мне правду. Ты же специально дала мне фотографию!

— Ну да, да, специально, только уезжай скорей.

Анна подхватила портфель и заторопилась к входной двери.

Грузовик запрыгал по рытвинам мимо дома во двор. В кузове лежали доски разной длины. Анна вышла из двери, и грузовик остановился. Она заторопилась к своему «мини» и открыла дверцу.

— Эй, ты что здесь делаешь?

Анна завела двигатель. Из кабины грузовика выпрыгнул друг Гейл:

— Эй! Я с тобой разговариваю!

К ней быстро шел мужчина, который, как поняла Анна, и был мистер Сикерт. Темнокожий, ростом под метр девяносто, накачанный, с длинными дредами.

Анна сдала назад и быстро проехала мимо него, он отступил, пропуская ее. Гейл появилась в проеме двери и крикнула, чтобы он не возникал. Он попытался пнуть крыло «мини», но промахнулся. Анна газанула и поехала вперед по дорожке. Она смотрела в зеркало заднего вида на его разъяренное лицо и слышала, как колотится у нее сердце.

Задыхаясь от страха, она отъехала на безопасное расстояние и только потом остановилась. Она потянулась за портфелем, открыла его и выключила диктофон. Она добилась своей цели: Гейл призналась, что сама, по своей воле, отдала ей фотографию. Анна понимала, что действовала незаконно, тем более что Шелдон не разрешил ей даже встречаться с Гейл, но, если вопрос вновь поднимется, у нее в качестве доказательства будет хотя бы эта пленка.

Анна уже вошла в квартиру, но ее все еще трясло от встречи с Сикертом. Она поняла, что бедняжка Тина, которая качалась в кресле, родилась не от него, — девочка была белой. Возможно, отцом ее был первый муж Гейл — в свое время она арендовала этот дом на фамилию Саммерс.

Анна налила себе крепкого кофе и села, чтобы разобраться с записью. Вынув диктофон, она застенографировала весь разговор, чтобы потом было проще составить отчет. Она вспомнила предупреждения Ленгтона о ненужном риске и призналась себе, что опять, увы, поступила не очень-то этично.

Анна долго перематывала пленку то вперед, то назад, проверяя, правильно ли все записала. Там, где на пленке слышался шум машины, она поднялась, чтобы налить еще чашку, и почти уже вышла из комнаты, как вдруг раздался голос Сикерта: «Эй, ты что здесь делаешь?»

Анна услышала шум мотора своего «мини», услышала, как Сикерт хлопнул дверцей грузовика.

«Эй! Я с тобой разговариваю!»

Дальше слова звучали неразборчиво, потому что она как раз сдавала назад, но слышно было, что Сикерт продолжал орать. Анна попыталась получше настроить звук диктофона и еще раз прослушала это место.

«Хочешь, чтобы и тебя порезали, как твоего дружка? Сучка ты белая, еще раз сюда прикатишь — поплатишься! Не появляйся тут, а не то и с тобой сделают то же самое! Слышала меня, шлюха?»