– Что значит «ты-то конечно»? – напряглась женщина. – Что это, черт подери, должно значить?

– То, что сказал. Ты лучше всех.

– Ты знаешь, что это так и есть. И знаешь, что лучше у тебя никогда никого не было.

– Нет, никогда не было.

– Вот, слышали? Он так все время! Клянусь здоровьем мамочки.

– Как, кстати, поживает старая кошелка? – отвлекла ее Элис.

– Она по сию пору, когда хочет сказать «говно», говорит не «шит», а «шайт»: думает, что так интеллигентнее. Помнишь, в тот раз, когда ты ночевала у меня и мы пришли домой в четыре утра, а потом только в пятом часу вечера проснулись, она вошла к нам и как раз так и сказала?

– Шит, мамочка, шит, сказала ты, – веселилась Элис. – Когда говорят «шайт», это звучит нарочито. Люди никогда не догадаются о том, насколько ты на самом деле интеллигентна, если ты будешь говорить «шайт», сказала ей ты. А я вообще раньше не слышала, чтобы так говорили. Думаю, она единственная в мире, кто это слово так произносит. Она там мужа-то еще не отравила?

– Пока нет. Но он и так вот-вот дуба даст. Ждем со дня на день.

– Ему что, правда девяносто два?

– Нет. Он только выглядит на девяносто два. Но уж за восемьдесят ему точно перевалило.

– А вашей матери сколько? – спросил злодей.

– Сорок, – сказала женщина.

– Так много? – Злодей рассмеялся. – Это он как-то слабовато. Я выступил куда круче. В шестьдесят два у меня жена двадцати трех лет, неплохо, а?

– Пока еще двадцати двух. Двадцать три мне стукнет только послезавтра, – объявила Элис.

– Да, но вы-то молоды, Оскар, – сказала Дейзи. – А он старый. Знаете, как это бывает с мужчинами. Одни всю дорогу молодые, а другие с самого начала старые. Вот он всегда был старый. Старый и страшный. Впрочем, она его обожает. Ну, или говорит, во всяком случае, что обожает. Знаете, как некоторым приходится от отчаяния обманывать самих себя. Правда же, люди от отчаяния сами себя дурачат, а, дорогой?

– Да и не от отчаяния тоже.

Девушки прыснули, злодей хмыкнул.

– Может быть, хотите кофе? – спросил злодея мужчина.

– Да ну его к черту, нет. Кофе может только все испортить. Я много лет уже так хорошо себя не чувствовал. Сижу рядом с такими двумя красотками и молодею, вот в чем дело. Когда вы позвонили, я чувствовал себя развалиной. Сам себе был противен. У меня такие состояния довольно часто, причем смолоду. Но я сказал себе: черт возьми, почему бы и нет? Это сумасбродство, да, но, черт возьми, почему бы и нет? И почему мы всегда так не делаем? Да и вообще, мне тут нравится. Сидеть, выпивать и болтать, глядя на девушек. Всю жизнь я работал как вол. И за каким, спрашивается, хреном? Чтобы двадцать лет меня все узнавали как кинозлодея? А настоящего-то злодея я ведь так в жизни и не встречал. Откуда? А сами-то вы кофе не хотите?

– Нет, но мне подумалось, может, вы хотите, да и закусить бы. С разносолами у нас не густо, но есть стейки и бараньи отбивные, поджарить можно в любой момент. Хлеб тоже где-то валялся, – сказал он и вдруг зашелся от хохота. – Это ж надо, как я хлеб-то до сих пор люблю! – а успокоившись, быстро добавил: – Если когда-нибудь разбогатею, куплю пекарню. Вы поняли, Элис? Стейки и отбивные; как проголодаетесь, так сразу.

– А что, ням-ням – это у-ум, – сказала Элис.

– Нет! – испугался злодей. – Ни в коем случае, дорогая. Бога ради, еще только полчетвертого! Начнешь возню со стейками, нарушится вся атмосфера. Вы знаете, в таком доме, как ваш, я не бывал много лет. Ну, то есть в доме, где живут. В доме, который дом, а не декорация на съемочной площадке. Просто дом. Я бы, пожалуй, сам купил себе в Сан-Франциско такой же и туда переехал бы.

– Не делайте этого, Оскар, – сказала женщина. – Он гадок. Мал. Входную дверь откроешь, и весь дом нараспашку. Еще и гостиная заодно с холлом. Это вообще не дом.

– Это лучший дом из всех, где я когда-либо бывал, – сказал злодей.

– Когда я пришел из армии, из нового больше ничего не было, – сказал мужчина. – Дейзи была беременна, так что нужно было торопиться, и я подумал: ну пускай, рядом океан, нормально. Тогда оке ан был прямо рукой подать, а в доме шла отделка – уже стены красили. У меня еще были кое-какие деньги, я заплатил наличными, и мы въехали. Он, конечно, гадок, но не так уж и плох. При нем большой огороженный двор – почти сплошь лужайка с розовыми кустами и тому подобное. Детям есть где играть. А наверху вторая квартира, точно такая же, как эта, я там работаю. Если бы у нас была няня, жили бы там оба, а дети с няней внизу, и я работал бы в верхней спальне, такой же, как и та, в которой здесь спят дети, но там на спальню уже нет и намека: стоит письменный стол и всюду полки, полки. Конечно, комнатка маленькая, а когда там установили стеллажи, стала еще меньше, но работать там хорошо. Я специально хотел, чтобы рядом был океан. Такое место, где океана нет, мне было даром не нужно.

– Это лучший дом из всех, где я когда-либо бывал, – сказал злодей. – А вот мой дом как раз не дом, а какая-то организация, учрежденная для помощи неимущим. Одних садовников трое. Я вышел из нью-йоркского Ист-Сайда, а живу в замке посреди Беверли-Хиллз. Как я могу там чувствовать себя дома?

– Но ты там прожил чуть не тридцать лет, – обиделась жена кинозлодея. – Как это – ты не чувствуешь себя дома? Ты это к тому, чтобы заставить меня переехать в Нью-Йорк на Ист-Сайд или как?

– Я просто пьян, – неожиданно признал злодей, – и это прекрасно. Хочу напиться еще больше. Просто ваш дом такой, в каком мне хотелось бы жить. Знаю, что этого никогда не будет, и тем не менее.

Вот как я это сделаю, думал мужчина. Горный Лис. И это слишком ценно, чтобы путать с другими планами. Дети спят. С ними все в порядке. Все, что я должен сделать, – это вернуть себе удачу и заполучить деньги, которые нам нужны.

Лис запрыгнул еще выше по склону, остановился и обернулся, улыбающийся и одинокий.

Их вечеринка закончилась, когда было уже светло; злодей с женой сели в такси и уехали в отель «Сент-Фрэнсис», и женщина сказала:

– Я все время ей это твержу: что ты несешь, зачем ты делаешь из меня какую-то лгунью!

– Слушай, уже шестой час. Совсем скоро Рози начнет будить Джонни. Так что если ты по-прежнему собираешься завтра оттянуться по полной, тебе лучше бы лечь и поспать.

– Сон не единственное, что мне нужно ночью. Ты не хочешь лечь со мной и немножко меня поукачивать.

– Я не собираюсь ложиться.

– Почему?

– Могу заснуть, и трудно будет встать, когда выйдет Джонни.

– Ну, он не выйдет еще как минимум час. Давай-ка раздевайся и ложись.

Мужчина растянулся на ее кровати, но не снял даже туфли. Женщина лежала под одеялом, он его подоткнул вокруг нее и крепко ее обнял, потому что она была пьяной, одинокой, счастливой и полумертвой.