что она и впрямь к нему так близка, как еще не была, оставаясь притом дальше, чем когда-либо раньше. Но он помнил о том, что сам добился того, чтобы от его прикосновений она бежала.

Отец все-таки послал ищеек разнюхать проход, который держал от всех, кроме сына, в тайне; он испугался, догадавшись о том, кто на самом деле за ним пришел. Иммануил украдкой хмыкнул — ему льстила боязнь Элохима, который, в отличие от своего сына, был бессмертным лишь здесь.

Шансов у двух стражников не было. Эрхарт в два счета с ними расправился, забрал у них карту подземелья и отдал ее Хлое, чтобы самому было спокойнее. А Йоханом прикрылся снова, заставив его прикинуться вернувшимся псом и пленить бога.

Йохан, подрагивая от волнения, принялся подниматься по лестнице к королевским покоям, а Иммануил, равнодушный и неподвижный, глубоко задышал, будто принюхиваясь к добыче и грядущему пиру. Ему не верилось, что все происходило наяву и что от цели его отделял какой-то подъем; слишком быстро, гладко и невозможно. Но легкие все равно податливо раздувались, насыщаясь сладостным предвкушением, наполнившим затхлый воздух.

Скоро все муки кончатся.

XXIV. Трон

Кем ты мнишь себя, Иммануил? Ты не веришь в бога, но возносишь себя выше его. Называешь себя творением мира, забывая о том, что мир сотворил все, что тебе доводилось видеть, пока тебя не было и в помине; и о том ты забываешь, мой милый, что твой мирок — и мертвый, и живой, — тоже кем-то был сотворен.

Когда ты приблизился к тому, из ненависти которого и к которому черпал силы, у тебя будто выросли крылья, влекущие к истинным небесам; тебе вдруг почудилось, что тропы вновь перед тобой расступились, заботливо убрав все препятствия с пути. И ты искренне верил, что все было так.

Но и птица не поднимается выше отмеренного, как и не могут вечно возить мертвецов поезда.

* * *

Пелена спала с глаз, а из ушей, как и из разума, вытекли моря наивных грез. Йохан сделал больше, чем было в нем потенциала, но Иммануила перестало что-либо волновать, когда он услышал голос отца. Точнее, голос того, кто выдавал себя за него.

Элохим сбежал, подставив под удар двойника.

Иммануил впал в ступор, по-настоящему осознав, каково из себя разрушение веры во все то, что он считал естественным и закономерным. Ни тогда, когда он утратил доверие Хлои, ни тогда, когда мир замолк — разрушилось все тогда, когда цель ускользнула у него из-под носа. Стоит ли продолжать бороться, когда долгожданный миг, придававший его существованию смысл, оказался пустой мечтой? Когда пустым мечтанием мира оказался сам он, утратившее пользу творение его?

Холод его обуял, и холод не тот, что когда-то его наполнял. Отныне его полнила пустота, а холод — понапрасну терзал, нанося душевные раны, которые раньше латал.

Йохан сумел взять в заложники бога, но их окружала стража — ему угрожала опасность. Хлоя, чье нетерпение обжигало, не могла прорваться к другу, пока Эрхарт загораживал ей дорогу.

И тогда он очнулся. Стремительно взобрался по лестнице, желая своими глазами увидеть двойника отца и выяснить у него, где искать настоящего. Как бы Иммануил ни убеждал себя в обратном, потеряно было еще не все.

Он замер прямо в центре королевских покоев, знакомых ему каждой чертой и всегда отчужденных. Стражники застыли тоже, всматриваясь в его лицо, и заголосили, узнав своего господина.

А Иммануил сверлил взглядом подставного бога, находя столько же различий, сколько и сходств с настоящим, и в этот момент он ненавидел фальшивого больше, чем когда-либо отца.

Гнев придавал Иммануилу небывалую силу, пока Йохан пытался удержать двойника, который завопил, приказывая страже схватить сына. Но любой противник перед тем, кто отчаялся, был бессилен.

Раскидав врагов и вырвав двойника из хватки Йохана, Иммануил сжал его горло, а насмешливое лицо расплывалось в замутненных гневом глазах. Фальшивый отец хрипел и смеялся, и в смехе его чудился надрывный крик утративших надежду небес.

Иммануил стискивал до скрипа зубы, лишь бы чужую шею не сдавить хуже; человеческая жизнь хрупка, даже если на небе бессмертна, и с источником сведений надлежало быть осторожнее. Но когда он узнал, какой дорогой Элохим скрылся, Иммануил бесцеремонно отбросил двойника, сознание которого угасло в его руках.

Стылая ледяная тишина вновь воцарилась, для которой не существовало преград, которая была сильнее любого мира и миров творца. И в ее объятиях Иммануил осознавал, какой был малой песчинкой и как много из себя мнил, будучи не властелином, а его неудачным замыслом. Что и отца своего был не выше, раз уж все это оказалось отцовской игрой еще до того, как Иммануил задумал его покинуть. И тем, кто в итоге сбежал, был Элохим, позволивший сыну много о себе возомнить.

Осознав тишину, Иммануил осознал и свою пустоту, которая раньше была незаметной за покровом вечной погони; он и впредь будет гнаться за тенью врага, но не потому, что это имело для него значение, а потому, что смысла существовать у него иного не было.

Для чего вселенная, обратившая его старания в пыль, позволила ему появиться? Зачем нужен он, если отец скрылся? Смысл вечной жизни — в гонке? А зачем Иммануил будет нужен тогда, когда наконец поймает его?

Все было напрасно. Но перед тем как Иммануил это понял, он покалечил чужие судьбы, взяв их под гнет, уступающий отцовскому мало в чем.

Ради тех, кто действительно нуждается в низвержении бога, Иммануил соберется. А потом найдет способ себя уничтожить, потому что цель, воплотившись, и так расплавит его нутро.

Иммануил, определившийся со своей миссией, преисполнился покоем и уверенностью. Он сказал застывшим соратникам, что отправится с отрядом Минкара дальше, ведь дорогу, по которой отец убегал, он прекрасно знал, а Йохану наказал проводить в живой мир Хлою и остаться там самому, если земля согласится приютить духа, сопровождающего живого человека.

И Йохан, наивный и юный, серьезно ему сказал, что к Эрхарту вернется; и Иммануил улыбнулся невольно, завидуя стойкости того, кого задней мыслью считал никчемным.

Никчемным среди них был только тот, кто много о себе мнил.

Хлоя смотрела на него без злобы, которую он ожидал от нее получить, но ее прощение не утешало его, а делало больно, и во взгляде ее — точно последнем — Иммануил видел все то, что когда-то мечтал получить и никогда получить не мог. Ему когда-то казалось, что Хлоя не знала своего места в жизни, в