быть, и я смогла бы жить хорошо и ничего не боясь, если бы поборола болезнь и страх? Значит, меня привлекут к ответу только за то, что я ничего не смогла поделать с невыразимым и мучительным отчаянием?

Разве я покинула Европу и свою родину не из-за угрызений совести? Прошло уже два года; тогда нужно было принимать решение и бороться за что-то, даже если ты невольно оказался в жерновах той вражды, что разрывает народы и отравляет людей. Смотреть на происходящее сложа руки было аморально – и я не смогла. Но еще меньше я хотела бороться, эта роль казалась мне чужой, навязанной. Да, я уехала из-за угрызений совести, и многие завидовали моей свободе и моему выбору.

Но здесь и свобода теряет смысл. Я больше не хочу защищать свою свободу, я хочу просто вернуться, но я не могу, не могу, и я это знаю.

Сегодня я проснулась в жутко подавленном состоянии. Во сне я хотела кричать, но у меня не было голоса, а когда я попыталась проснуться и стряхнуть с себя мучительный сон, на мне вместо сна уже лежало черное одеяло страха. С большим усилием я встала и доковыляла до выхода из палатки. Снаружи туман скользил по сумрачным лугам, от реки поднимался пар, я пошла к берегу и медленно соскользнула в воду. От холода у меня перехватило дыхание, меня понесло вниз по течению, в какой-то момент я схватилась за нависающий берег.

Потом я лежала в кровати и видела, как утренний свет широким белым потоком наполняет палатку. Мне было ужасно холодно. Слуга принес мне чаю, потом он вернулся с двумя молодыми англичанами, которые остались в лагере последними, не считая меня.

– Завтра мы доставим вас в Абали, – сказали они.

– Ерунда, – сказала я, – до завтра я поправлюсь.

Тут я заметила, что у меня действительно пропал голос.

Наконец поднялась температура. Это дало облегчение, я чувствовала, как лихорадка растекается по телу, я вытянулась на кровати и снова смогла дышать. Но потом стало совсем плохо, мне казалось, что голова вот-вот лопнет. Я молилась, шептала бессмысленную молитву в стенку палатки. Пусть всё пройдет, молилась я, но была уверена, что ничего не пройдет. Англичане пошли ловить рыбу.

– Когда мы вернемся, худшее будет уже позади и мы вместе выпьем виски, – сказали они.

Когда они ушли, я снова начала молится, мне казалось, что я умру от того, что моя голова взорвется. Махмуд всё это время сидел у входа в палатку и кидал камни в реку. Я попросила его уйти.

– Я жду гостей, – сказала я.

Он, казалось, совсем не удивился и ушел, не оборачиваясь.

Я встала, склонилась к складному столику, отыскала карандаш и несколько листов бумаги. Я чувствовала себя, как будто сильно напилась, шатаясь, я доковыляла до кровати, легла и положила бумагу на одеяло. Я неподвижно лежала и прижимала ладони к вискам.

Когда температура спала, я начала плакать и плакала до тех пор, пока мне не показалось, что в голове совсем пусто…

Комментарий издателя

Полная печатная версия создана на основе неопубликованной машинописной рукописи «Смерть в Персии» из наследия Аннемари Шварценбах, хранящегося в швейцарском литературном архиве в Берне. Текст создавался в августе 1935 года в долине Лар, а также с января по март 1936 года в Зильсе. Поскольку Шварценбах, судя по всему, лишь незадолго до завершения второй редакции романа зимой 1938/39 года зачеркнула название «Смерть в Персии» и приписала от руки «Счастливая долина», мы сохранили первоначальное название, в том числе для различения от одноименной книги.

Явные ошибки и стилистические погрешности были исправлены. Авторская пунктуация по возможности сохранена.

Издатель

Послесловие переводчика

Путешествие на край свободы

Седьмое сентября 1942 года, Швейцария. Аннемари Шварценбах падает с велосипеда и получает травму головы. В больнице ей ставят неверный диагноз, и после лечения электрошоком 15 ноября она мучительно умирает. В жизни этой тридцатичетырехлетней женщины было столько опасных приключений, что такая смерть кажется злой иронией судьбы. Алексис Шварценбах (внучатый племянник Аннемари), написавший ее биографию, говорит в одном из интервью: «Я боялся давать текст редакторам – они просто не поверят в реальность такой биографии и всё повычеркивают». За ее смертью последовали долгие десятилетия забвения. Наследие Аннемари Шварценбах было заново открыто лишь в конце XX века. Многие ее тексты и фотографии публикуются сейчас впервые даже у нее на родине, в Швейцарии.

Швейцарка в Берлине

Аннемари Шварценбах родилась в 1908 году в Цюрихе. Ее отец был богатым промышленником, а мать, дочь генерала Ульриха Вилле и графини Клары фон Бисмарк, профессионально занималась конным спортом и даже участвовала в Олимпийских играх 1936 года в Берлине. Домашнее обучение, частные школы, занятия музыкой и танцами, увлечение декадентской поэзией, затем изучение истории в Цюрихе и Париже и в 1931 году, в возрасте двадцати трех лет – докторская диссертация. Все, кто встречались с ней, влюблялись в экстравагантную андрогинную красавицу с «лицом безутешного ангела», по выражению Роже Мартена дю Гара[7]. К этому периоду относятся первые публикации, а также литературный камин-аут – рассказ «Видеть женщину» («Eine Frau zu sehen»), опубликованный только в 2008 году. С 1930 года Аннемари живет в основном в Берлине, который тогда становится культурным центром Европы, вдали от строгого и консервативного родительского дома. Она входит в круг Эрики и Клауса Манн[8]. В Эрику она безответно влюблена, а с обоими Маннами разделяет увлечение литературой, богемной разнузданностью, алкоголем, морфием и непрерывными путешествиями. Аннемари живет в берлинском районе Шарлоттенбург, лихо водит собственный автомобиль, носит мужские костюмы элегантнее, чем Марлен Дитрих, и с головой погружается в богемную жизнь столицы. «Она жила слишком опасно. Пила слишком много. Никогда