Поразительно, как память спустя время обнажает детали, которые ранее не замечались. Словно точечный свет, выхватывающий актера второго плана, едва заметно жестикулирующего в углу сцены, она не просто оживляет незамеченное, но и позволяет взглянуть на события прошлого под другим углом. И порой новый смысл не соответствует нашим воспоминаниям.

Мне снова нужно вернуться в ту комнату для свиданий, место, где мы всегда встречались. Нам не дано было видеться где-то еще, поэтому все будет происходить по одному сценарию, в одном месте, в одной обстановке. Там жизнь сталкивается со смертью и темноту прорезает единственный луч света. Что ж, пора идти туда, где преступление, наказание и надежда ведут кровавую битву, отчаянно защищая свои крепости. Туда, где вплотную боролись за превосходство движущие силы этого мира, уловить которые человеческими органами чувств невозможно. Старуха, жившая то ли на Маиари, то ли в районе Самяндон, все же настояла на визите. В день моего третьего посещения она была с нами и принесла-таки с собой тток.

С ней и тетей Моникой мы ожидали, когда надзиратель приведет Юнсу. В комнате царило молчание. Тетя съежилась на стуле, закусив губу. Старуха была в нарядном ханбоке[16] изумрудного цвета, который совершенно не гармонировал с ее темным морщинистым лицом. На столе лежал не успевший остыть тток, завернутый в такой же изумрудный платок. За окном была зима, однако солнечные лучи давали немного тепла, как и этот тток. Заключенного привели на тридцать минут позже назначенного времени. Юнсу отказывался приходить сюда, надзиратель убеждал выйти на встречу. Я не знаю, какой диалог мог у них состояться за это время, конечно, я могла строить догадки, но, если честно, они лишь наполовину будут соответствовать истине.

Возможно, это не лучшее сравнение, однако старуха словно встретила своего блудного сына и оглядывала узника с головы до пят, рассматривала каждую черточку его лица, стараясь не упустить ни одной детали. Все мы: старуха, я, тетя Моника, Юнсу и офицер Ли – неловко и напряженно ждали.

– Присаживайтесь!

Самым невозмутимым среди нас оказался надзиратель: он налил в чайник воды и включил его. Офицер вел себя степенно, как практически все чиновники, которые серьезно готовятся к сдаче экзамена на получение должности госслужащих. Только теперь до меня дошло, что тетя не совершила обычную процедуру: входя в эту комнату, она всегда первым делом кипятила воду. Сейчас помещение переполняло настолько гнетущее молчание, что все мы были признательны даже звуку закипающей воды.

– У тебя все в порядке? – наконец спросила тетя.

Юнсу выглядел совершенно растерянным.

– Да. – Он попытался выдавить из себя улыбку, однако лицо перекосило, словно мятый лист фольги. Старуха с Самяндона уперлась взглядом в кожаные наручники заключенного.

– Что же это… человека… словно звереныша какого спутали… мука-то какая… – пробормотала она себе под нос. Но в комнате было настолько тихо, да и, будучи сильно взволнованной, она не смогла контролировать громкость голоса, поэтому все смогли расслышать эти слова. Нам снова стало не по себе… Возможно, из-за «звереныша».

– Юнсу. Вот пришла та… та… – Тетя запнулась на полуслове. Дальше она должна была пояснить, что это «мать женщины, которую ты убил», или – если официальными терминами – «мать женщины, которую ты лишил жизни». Но тетя, сделав паузу, сглотнула слюну и договорила:

– Мать той женщины… которая по твоей вине отправилась на небеса… – Тетя громко сглотнула.

Я невольно проделала то же самое. Порой слова могут звучать так конкретно и реалистично, что становятся жестокими… Наверно, поэтому говорят: перо острее клинка.

– Мать той самой домработницы.

Голова Юнсу упала на грудь, словно подрубленная. По слухам, приговоренные к смертной казни умирают шесть раз: когда их схватили, потом во время судов первой, второй и третьей инстанции, а затем уже на самом деле во время казни. Шестая же смерть происходит каждое утро… На рассвете, когда звучит сигнал о подъеме, они готовятся умереть. Если же разрешают прогулку и наделяют пайком, то в этот день они не умрут. Рассказывают, лица смертников белеют как простыня, если перед утренней разминкой раздаются гулкие звуки шагов в переходах. Юнсу сейчас выглядел так, будто уже подвергся смертной казни. Выражаясь иначе, такая упертая мать жертвы заставила его гореть в адском пламени. Он сидел рядом со мной, и я заметила, как дрожит его подбородок. Вот что такое преступление… Тогда я наконец осознала: грех уже не исчезнет бесследно, как и вылетевшее слово. Это ведь не какой-то пустяк, рассеивающийся со временем легкий бриз.

– Я хотела… увидеть тебя. Вот и пришла…

Плечи Юнсу дрожали. Все его тело тряслось, как трава, колыхающаяся даже от слабого дуновения ветра. «Вот, оказывается, что такое человек… Все мы без исключения, даже убийцы, – слабые существа, которым ничего не остается, кроме как дрожать», – подумала я, опечалившись.

– Праздник же… Эта женщина откладывала понемногу риса и в честь праздника… захотела угостить тебя ттоком… – снова выступила тетя.

Из-под низко опущенной головы послышалось какое-то бормотание.

– Ты что-то сказал?

– Это. Была. Ошибка. Простите… меня… пожалуйста. Я. Виноват. Прошу, простите…

Какое же все-таки странное существо человек! Его слова, по идее, должны были прозвучать без особого раскаяния, ведь старуха – жертва, а Юнсу – уголовник, и не просто преступник, а совершивший самый ужасный грех. Однако в тот момент Юнсу почему-то казался мне пострадавшим. Одновременно с этим я думала о том выродке, про которого недавно вспоминала и про которого кричала брату по пьяни сквозь рыдания. Даже если бы я убила его мысленно, он все равно оставался бы моим заклятым врагом. И у меня, скорее всего, не проснулось бы в душе ни малейшего намека на сочувствие. Но с Юнсу было все не так: я четко ощущала боль, через которую он проходил, хотя он причинил зло другому.

– Я не знала, какой тток тебе понравится…

Старуха из Самяндона медленно встала и начала развязывать узелок. Шуршание тонкой и мягкой ткани, в которую был завернут тток, казалось в этой маленькой комнате раскатами грома. Ее руки тоже заметно тряслись, и она никак не могла справиться с узлом. Надзиратель не выдержал и подошел помочь. Когда платок наконец был развязан, показался белый тток Пэксольги в металлической коробочке. Старуха взяла ломтик аккуратно нарезанного ттока, намереваясь протянуть его Юнсу, однако вместо этого она повернулась к нему и без сил опустилась на стул. Ее губы тряслись так же, как и у него. Глаза офицера Ли сузились от напряжения.

– Но почему? Зачем тебе нужно было убивать ее? Сукин ты сын! Что же ты наделал, паразит ты этакий!.. Убить тебя мало!

Пришел момент, которого мы все опасались, – мы трое сидели с обреченным выражением лица… И тут же сожаление отразилось на лице тети. Как ни крути, есть в этом мире вещи, неподвластные человеку.