— Но эта штука была разрушена давным-давно, — сказал Эдди. — Был огромный… — Он вдруг замолчал.

— Пожар, — сказала старуха. — Я знаю. Огромный пожар. — Она опустила голову и посмотрела сквозь очки куда-то вниз, словно читая что-то лежащее у нее на коленях. — Это был День независимости, Четвертое июля — праздник. Эмиль любил праздники. «Праздники хороши для бизнеса, — бывало говорил он. — Если День независимости прошел удачно, все лето будет удачным». Так вот, Эмиль тогда решил устроить фейерверк. И пригласил маленький военный оркестр. И даже нанял специально для этого выходного дополнительно людей, в основном разнорабочих из округи.

Но вечером, накануне праздника, случилось неожиданное. День был жаркий, и жара не спала даже после захода солнца, так что несколько разнорабочих решили лечь спать на дворе, позади мастерских. И чтобы приготовить еду, они развели в металлической бочке костер.

Поздно ночью рабочие начали выпивать и курить. В руки им попались фейерверки — те, что поменьше, и они их принялись запускать. Подул ветер. Полетели искры. А в те времена все делалось из дерева и было просмолено…

Старуха покачала головой.

— Дальше все произошло в мгновение ока. Огонь охватил центральную аллею, киоски, где продавалась еда, клетки с животными. Разнорабочие удрали. И к тому времени, как нас разбудили и рассказали о пожаре, «Пирс Руби» был уже весь в огне. Мы увидели из окна жуткое оранжевое пламя. Услышали цоканье копыт и шум мотора пожарной машины. Народ повалил на улицу.

Я умоляла Эмиля не ходить туда, но все было без толку. Конечно же, он не мог не пойти. Не мог не ринуться к бушующему огню, пытаясь спасти строившееся годами, и, конечно же, его охватили гнев и ужас, а когда он увидел, что загорелся вход — с моим именем и портретом на нем, — то уж совсем потерял рассудок. Стал хватать ведра с водой и лить ее на колонны, и одна колонна упала прямо на него.

Женщина сложила руки, как в молитве, и поднесла их к губам.

— За одну ночь вся наша жизнь переменилась. Эмиль всегда любил рисковать, и на парк у него была совсем маленькая страховка. Он потерял все состояние. От его замечательного подарка ничего не осталось.

В отчаянии, он за бесценок продал обугленные развалины одному бизнесмену из Пенсильвании. Тот отстроил парк заново и сохранил его прежнее название. Только парк уже был не наш.

Тело Эмиля было покалечено, дух — сломлен. Лишь через три года он снова начал ходить. Мы переехали за город, в маленькую квартирку, где жили очень скромно — я ухаживала за моим искалеченным мужем и все время думала только об одном.

Старуха смолкла.

— О чем же? — спросил Эдди.

— Лучше бы он никогда в жизни не строил этого парка.

Старуха помолчала. Эдди уставился в необъятное нефритово-зеленое небо. Он думал о том, сколько раз он сам размышлял о том же, что и она: лучше бы тот, кто в свое время построил парк, потратил свои деньги на что-нибудь другое.

— Жалко, что такое произошло с вашим мужем, — сказал Эдди, не зная, что еще добавить.

Старуха улыбнулась:

— Спасибо, милый. Только мы после того пожара еще долго прожили. Вырастили троих детей. Эмиль часто болел, то и дело попадал в больницу. Оставил меня вдовой, когда мне было уже за пятьдесят. Погляди на мое морщинистое лицо. — Она приподняла подбородок. — Каждая морщинка досталась мне неспроста.

Эдди задумчиво нахмурился:

— Я никак не пойму. Разве мы когда-нибудь… встречались? Вы хоть раз приходили на пирс?

— Нет, — ответила Руби. — Я его больше видеть не хотела. Дети мои ходили туда, и внуки, и правнуки. А я — нет. Для меня рай был как можно дальше от океана, в той набитой посетителями закусочной, где жизнь моя была простой, где за мной ухаживал Эмиль.

Эдди потер виски. От его дыхания изо рта шел пар.

— Так почему же я здесь? — спросил он. — Я хочу сказать… Ваш рассказ… Пожар и все такое, это же произошло еще до моего рождения.

— То, что происходит до твоего рождения, на твоей жизни тоже может сказаться, — заметила старуха. — И люди, что жили до тебя, тоже могут повлиять на твою жизнь.

Каждый день мы бываем в местах, которых и в помине не было, если б, не эти люди. Мы вот порой думаем, что места, где мы работаем и где проводим столько времени, появились тогда, когда мы туда пришли. А это совсем не так.

Старуха свела вместе пальцы рук.

— Если б не Эмиль, у меня не было бы мужа. А если б мы не поженились, не было бы этого пирса. А не было бы этого пирса, ты бы там не работал.

Эдди поскреб затылок.

— Так вы тут, чтоб поговорить со мной о работе?

— Нет, милый. — Голос старухи смягчился. — Я тут, чтобы рассказать, как умер твой отец.

Телефонный звонок был от матери. В тот день на променаде, возле детского ракетного аттракциона, отец потерял сознание. У него был сильнейший жар.

— Эдди, мне страшно, — сказала мать, и голос ее задрожал.

Она рассказала ему, что за несколько дней до этого отец пришел домой на рассвете, промокший до нитки, в одном ботинке. Одежда его была вся в песке, и от него пахло морем. Эдди мог поклясться, что от него пахло еще и спиртным.

— Он начал кашлять, — пояснила мать. — А теперь кашель стал сильнее. Надо было сразу позвать врача…

Мать с трудом говорила. Она рассказала, что на другой день отец, надев, как обычно, пояс с инструментами, совсем больной, отправился на работу, а вечером после смены отказался от еды и потом в постели кашлял, задыхался и весь взмок от пота. На следующий день ему стало хуже. А сегодня днем он потерял сознание.

— Доктор говорит: это воспаление легких. Я должна была что-то сделать. Я должна была что-то сделать…

— Что ты должна была сделать? — спросил Эдди. Его разозлило, что мать винит в болезни отца себя, когда во всем виновато его пьянство.

В телефонную трубку ему слышно было, как мать плачет.

Отец Эдди, бывало, говорил, что он провел так много лет на океане, что стал выдыхать морскую воду. Теперь же, вдали от океана, заточенное в стенах больницы, тело его чахло, как тельце рыбы, выброшенной на берег. Начались осложнения. В груди появились хрипы. Состояние из удовлетворительного стало средней тяжести, а затем тяжелым. Приятели, что поначалу говорили: «Он не сегодня-завтра пойдет домой», — теперь утверждали: «Будет дома через неделю». В отсутствие отца Эдди начал помогать на пирсе. Вечерами, вернувшись после смены на такси, он смазывал рельсы, проверял рычаги и тормоза, а порой и чинил поломанные части аттракционов.

Эдди делал все это не просто так — он пытался сохранить отцовскую работу. И хозяева ценили его помощь, платя ему половину того, что платили его отцу. Эдди отдавал эти деньги матери, которая проводила в больнице целые дни и почти все ночи. Эдди и Маргарет убирали у нее дома и покупали ей продукты.