происходящим на запасном пути станции. Теперь все зависело от того, как он, Ушаров, преподнесет ему версию о готовящейся отправке боеприпасов.

Он поставил ногу на подножку экипажа, мягкие рессоры спружинили, он сел и откинулся на кожаные подушки. Извозчик взобрался на облучок, взял вожжи, крикнул:

— Чу!

Кони с места взяли рысью. Резиновые шины, шурша сухой листвой, мягко катились по немощеной улице.

Вот и окраина, последние домики, дачи, укрытые за высокими заборами, в глубине садов.

— Поезжай медленнее. Может остановить патруль, — приказал седок. Кучер послушно натянул поводья, кони перешли на шаг.

Их остановили уже за городом, на мосту через неширокий, но быстрый арык. Ушаров предъявил удостоверение.

— Дальше опасно! Перед Маргиланом могут встретить басмачи, — предупредили Николая красноармейцы.

— Я не доеду до Маргилана, — успокоил Ушаров, — мне рядом.

Въехали в кишлак Яр-Мазар. Сзади к фаэтону пристроились до десятка всадников. Кружной дорогой они объехали глубокую балку. Кони остановились перед воротами знакомой курганчи. Здесь фаэтон встретил Аулиахан-тюря. Поклонился, приложив руку к груди, пошел впереди гостя.

Курширмат, ожидая Ушарова, нетерпеливо мерил кривыми ногами просторный айван с богатым — в восемь накатов круглых жердей — потолком, покоившимся на резных деревянных колоннах. Глинобитный пол был устлан домотканными пестрыми паласами, стены увешаны сюзанэ. Два рослых басмача с карабинами за плечами стояли у ступенек, ведущих на низкую террасу.

Аулиахан попросил Ушарова отдать пистолет.

Ушаров поднялся на ступеньки, поклонился главнокомандующему, произнес ритуальные вопросы о здоровье, о настроении «хозяина».

— Здравствуй, Петух! — ответил милостиво Курширмат. — Все хорошо и, да поможет аллах, будет еще лучше. Пойдем!

Он первым вошел в помещение. Миновав несколько комнат, они оказались в небольшой гостиной: в нишах лежали груды курпачей, в стенных шкафах стояли стопки разноцветных пиал, ляганов. По стенам висели чьи-то халаты. Вдоль стен стояли огромные и маленькие сундуки, украшенные полосками из белой жести.

Аулиахан остановился в дверях. Курширмат подошел вплотную к Ушарову, чуть повернул голову в сторону, спросил:

— Ну?! Что привез?

— Важные новости, ваша светлость... Ваше поручение выполнено.

— Что ты хочешь, Петух, в награду? Говори! — милостиво промолвил Курширмат.

— Я полагаюсь на вашу щедрость, джан-додхо.

— Пусть будет по-твоему... — Курширмат рассмеялся, прошел к окну. На подоконнике стояла деревянная шкатулка, украшенная затейливой резьбой. — Открой и возьми сам, — предложил он.

Ушаров поднял крышку. В шкатулке, перегороженной на большие и маленькие отделения, лежали золотые монеты разного достоинства русской чеканки, отдельно бухарские «тилля», нитки жемчугов, серьги с бирюзой и жемчугом, браслеты, кольца, нательные кресты на цепочках, мужские, дамские часы, мешочки, очевидно, с деньгами или драгоценностями.

Ушаров опустил крышку. Бровь у Курширмата поднялась, он улыбнулся краем рта, повторил:

— Бери, Петух!

— Потом...

— Говори, что важное ты узнал для меня? — приказал Курширмат.

— В вагоны загружают карабины и винтовки.

— Почему грузят только оружие? — задал вопрос Аулиахан-тюря.

— Мне кажется, что командование опасается нападения на эшелон и задерживает погрузку патронов, — ответил Ушаров.

— Куда и когда отправят вагоны?

— Оружие предназначено для Пятой бригады Красных коммунаров. Бригада выгрузилась на станции Федченко...

— Мы это знаем, — произнес Курширмат.

Ушаров с достоинством поклонился, продолжал.

— Я не узнал пока срока отправки. Он еще не определен командованием. Очевидно, патроны загрузят после того, как закончат погрузку оружия. И сделают это в ночь отправки эшелона.

— То, что вы говорите, нам известно! Сколько будет оружия и патронов? — выкрикнул Курширмат.

— Эти «секреты» не стоят медной таньги, — добавил начальник разведки басмачей. — Они нам обошлись в два решета винограда...

— Но торговцы виноградом не скажут вам, когда будут погружены патроны, — заметил Николай с обидой. — И не узнают о часе отправки поезда...

— Я награжу тебя сейчас, — воскликнул Курширмат. — Но не вздумай обмануть меня! Я все проверю, что ты скажешь!

И верхняя тонкая губа с маленькими усиками поднялась в злой усмешке, обнажив белые крепкие зубы.

— Я знаю об этом, — признался Ушаров. Внезапно ему пришло на ум, что он может попытаться без малейшего риска для себя спровоцировать кровожадного курбаши на расправу над Карапетяном. Стоит только рассказать о происшествии на улице, об угрозе Карапетяна, угрозе, которая, приведи он ее в исполнение, могла провалить все надежды хозяина на патроны.

Курширмат подошел к стене, на которой висели халаты, снял первый попавшийся, накинул на плечи, поежился как будто от озноба, сказал Аулиахану:

— Прикажи подать обед. Петух проголодался.

— Нет, я пойду, — возразил Николай. — Сейчас дорог каждый час, и мне нужно спешить.

Курширмат прошел к подоконнику, откинул крышку шкатулки и извлек сшитый из хан-атласа мешочек, завязанный шелковым шнурком, протянул Ушарову со словами:

— Это тебе. Я всегда буду щедр с тобой, Петух! Бери, но служи мне верно!

Николай с поклоном обеими руками принял щедрый дар басмаческого главаря.

«Сейчас самое время сказать о Карапетяне. Возможно, он сам назовет мне Елишенко, или еще кого», — подумал Николай. Произнес: — Вы поручили мне очень ответственное дело. Пожалуйста, не присылайте ко мне Карапетяна. Боюсь, что он может помешать...

— Почему? — Курширмат вскинул голову, блеснули стекла очков.

Николай Александрович рассказал о происшествии возле кинематографа.

— Если бы его задержал патруль, он бы выдал меня, чтобы спастись от суда за дезертирство.

Курширмат вопросительно поглядел на начальника своей разведки, топнул ногой:

— Ну?! Что тебе известно?

— Мои люди видели, что их останавливали два красноармейца... Но их быстро отпустили.

— Что ты сказал — все правда? — обратился курбаши к Ушарову.

— Так точно, ваша светлость!

— И он сказал, что выдаст тебя, если ты его не спасешь?

— Так точно! Но вряд ли он привел бы угрозу в исполнение. Мы ведь старые друзья... — неуверенно продолжил Николай.

Курширмат движением руки остановил его.

— Аулиахан! Найти армянина! — и обращаясь к Николаю, заключил, не сдерживая ярости: — Ты, Петух, вероятно, не раз слышал о том, как я расправляюсь с изменниками и трусами! Сейчас ты это увидишь! Я велю сделать мне новый ящичек для ашичек[20] из его шкуры!

Курширмат полез за пазуху и извлек сафьяновый мешочек, затянутый шнурком, развязал его и высыпал на ладонь ашички. Дрожащими пальцами он уложил их одна к другой на ладони, присел и привычным жестом рассыпал кости по ковру.

— Чик... Алчи, еще алчи! Тава! Чик, —