Я смотрю на погасший экран своего телефона и думаю, какое бы я выбрала платье. Наверное, зеленое, потому что у Чарли зеленые глаза. Я представляю, как он берет меня за руку и ведет на танцпол, как я хихикаю, когда он обнимает меня за талию, и как он улыбается мне в ответ. Мы с ним точно смеялись бы, потому что он очень веселый. Его друзья всегда хохочут над его шутками.

Мо поворачивается, стонет, зовет меня по имени. Я здесь, всхлипываю я, хотя меня здесь нет. Она снова поворачивается, кривится, как будто ей больно. Кажется, ей не дает покоя мое присутствие. Поэтому я ухожу.

Комната размером со школьный класс набита журналистами и операторами. Возле двери подиум, на нем микрофон. У микрофона стоит Бёрнс. Его задача – дать прессе официальный отчет о случившемся. Я отмечаю, что ему неловко – впервые с начала поисков, – и понимаю, что, несмотря на уверенность, с которой он руководит своими людьми, речи на публику не его конек.

Он сухо обрисовывает ситуацию, рассказывает о плане поисков на завтра. Дядя Боб и Натали стоят у него за спиной. Дядя Боб побрился, Натали причесалась, нарумянилась, накрасила губы. Бёрнс заканчивает свою речь, представляет дядю Боба, и тот, подхватив костыли, прыгает вперед.

– Мистер Голд, – спрашивает светловолосая журналистка, – что вы можете рассказать о потрясении, которое пришлось пережить вам и вашей семье?

Дядя Боб несколько раз моргает. Он ослеплен ярким светом ламп и красотой говорящей с ним женщины:

– Э-э… м-м… скажем так, нашей задачей… э-э… было пережить ночь.

– То есть вы решили оставаться в фургоне?

Дядя Боб кивает:

– Мы упали с большой высоты, вокруг была кромешная тьма, шел снег. Мы ни за что не сумели бы найти дорогу, пока не рассвело.

– Но… – журналистка смотрит в свои заметки, – Хлоя Миллер и Вэнс Хэнниган все же решили попробовать? Кто отправил их за помощью?

Дядя Боб сглатывает, услышав в ее тоне обвинительные нотки, и щурит глаза, готовясь к обороне.

– Никто, они сами так решили, – говорит он. – Мы пытались отговорить их, но Вэнс во что бы то ни стало хотел пойти, а Хлоя во что бы то ни стало хотела пойти вместе с ним. – Он делает паузу, качает головой. – Мы ничего не могли поделать. – Он поднимает глаза на репортеров и с огромной, неподдельной грустью в голосе говорит: – Они дети. Я бы все отдал, лишь бы они сейчас были здесь, с нами.

Журналистка сочувственно кивает, и вместе с ней кивает вся толпа репортеров.

– А третий пропавший ребенок, – спрашивает она, – мальчик Оз? Вы и его пытались остановить?

– Пытался, – с ошеломляющей искренностью отвечает дядя Боб. – Я упрашивал его послушать меня, но он хотел к маме. – Он замолкает словно под гнетом нахлынувших эмоций, делает глубокий вдох, затем продолжает: – Оз – умственно отсталый. У него сильная воля, но он не всегда принимает разумные решения. Я молюсь о том, чтобы спасатели его нашли. Его родители – мои лучшие друзья. Они оставили сына на мое попечение. Если с ним что-то случится, я никогда себе этого не прощу.

Он отворачивается, смахивает набежавшие на глаза слезы. Он выглядит так убедительно, что даже я готова ему поверить. Я смотрю на журналистов: у всех на лицах написано безграничное сочувствие, понимание, и я вижу, что они тоже ему верят. Как же мне хочется разбить ему башку оскаровской статуэткой, которая ему непременно полагается за столь гениальную игру!

– Мистер Голд, – продолжает журналистка уже другим, мягким тоном, – давайте поговорим о хорошем. Спасатели вывезли вашу семью, Джека Миллера и Морин Камински.

Дядя Боб кивает и охотно меняет тему:

– Да. Когда мы услышали шум вертушек над головами, то почувствовали, что Бог внял нашим молитвам.

– Спасатели отметили, что, несмотря на травмы, полученные при аварии, вы все на удивление были в хорошей форме благодаря тому, что сумели применить навыки выживания. Вы действительно заложили разбитое лобовое стекло снегом, чтобы в фургоне было не так холодно?

– Да. Мы использовали снег в качестве теплоизолятора. Так поступают эскимосы.

Я прихожу в ярость оттого, что он даже не упомянул Мо, не сказал, что это была ее идея.

– Вы растапливали снег, чтобы добыть воду?

– У нас нашлись зажигалка, футляр от солнцезащитных очков и книга «Гордость и предубеждение», – поясняет он, вновь не упоминая о Мо. – К счастью, Джейн Остин не славилась лаконичностью.

Смешки в аудитории.

– Как находчиво, – говорит журналистка. – Вы настоящий Индиана Джонс.

– Ну что вы! – Дядя Боб краснеет. – Но даже в безвыходной ситуации нужно что-то делать. У нас не было выбора.

Бёрнс, стоящий за спиной у дяди Боба, хмурится, но сеанс самолюбования, как ни удивительно, прерывает не он, а Натали. Она делает шаг вперед и говорит:

– Папа, идем. Я устала.

Дядя Боб словно выныривает обратно в реальность, и по его лицу пробегает тень стыда.

– Конечно, детка, – говорит он, не глядя ей в глаза, обнимает ее за плечи и целует в висок. Затем он покрепче берется за костыль и наконец делает по-настоящему важную вещь – поворачивается к камерам и говорит: – В лесу все еще остаются трое детей. Поиски продолжатся завтра. Прошу, помолитесь о том, чтобы их скорее нашли, а если можете, окажите спасателям любую посильную поддержку.

Он ковыляет прочь вместе с Натали. Все собравшиеся провожают его полными восхищения взглядами. Все, кроме Бёрнса. В его глазах нельзя ничего прочесть, но он крепко сжимает губы, а уголки рта у него опущены. Он явно не верит дяде Бобу. Он явно что-то подозревает.

Ночь я провожу с Хлоей. Я проверила Оза, но остаться с ним не смогла: мне невыносимо слушать, как он зовет папу. Он так и сидит на камне, у которого они с Бинго остановились передохнуть, правда сам Бинго ушел – почти заметенные снегом собачьи следы ведут обратно, по направлению к фургону.

Хлоя съежилась комочком среди корней старого дуплистого дерева, уткнула в колени затянутую в капюшон голову. Она не издает никаких звуков. Я чувствую, как ей холодно, как ей больно, как она несчастна, и знаю, что она сдалась. Если бы она могла, она бы запретила своему сердцу биться, а легким – дышать. Но сердце вопреки ее желаниям продолжает качать кровь, а легкие снова и снова наполняются воздухом.

Я сижу рядом с ней и молюсь, чтобы в моей душе хватило сил для Хлои, чтобы ей передалась хоть толика тепла. Пока мы вместе ждем, я с ней разговариваю. Я рассказываю, каково это – быть мертвой, рассказываю, что случилось с остальными. Я говорю про дурацкое интервью, которое дал репортерам дядя Боб, и про то, каким он оказался мерзавцем. Хлое он никогда не нравился, так что она будет рада узнать о нем всю правду.

Когда серьезные темы для разговора заканчиваются, я пересказываю Хлое текст сообщения, которое прислал Чарли. Я признаюсь, что надела бы зеленое платье, под цвет глаз Чарли, и краснею оттого, что вдруг веду себя так по-девчачьи. Только никому не говори, строго требую я. Не вздумай разрушить мою репутацию безбашенной хулиганки теперь, когда я добралась до финиша.