– Папу ввели в искусственную кому, – говорит Обри спустя некоторое время, – чтобы снять отек мозга.

Мама кивает. До прихода Обри врачи уже сообщили ей об этом. Операция прошла хорошо. Папе удалили селезенку, а ногу собрали по кусочкам, но масштабов травмы головы оценить пока нельзя. Все станет ясно, когда папа очнется, а случится это, по оценкам врачей, где-то через неделю.

– Он поправится, – говорит Обри. – И Хлоя тоже.

Она ничего не говорит про Оза, про то, что его все еще не нашли, что еще есть надежда, и мама тоже молчит. Чем дольше я жду, что они скажут о нем хоть слово, тем печальнее мне становится. Наконец, поняв, что мне уже невмоготу, я ухожу.

Я появляюсь у Мо как раз в тот момент, когда дверь открывается и в палату входит тетя Карен. Миссис Камински, сидящая на своем посту у кровати, оборачивается, быстро встает и выводит тетю Карен обратно в коридор.

– Как она? – встревоженно спрашивает тетя Карен, когда дверь за ними закрывается.

Тетя Карен получила легкое обморожение пальцев рук и пережила умеренный шок. Но спустя день в больнице она почти полностью оправилась. У нее безукоризненная укладка, аккуратный макияж. Если не обращать внимания на жирный блеск крема, которым намазаны ее руки, она выглядит точь-в-точь так же, как до аварии.

Миссис Камински долго смотрит на нее, а потом отвечает вопросом на вопрос:

– Натали не пострадала?

– Нет, – отвечает тетя Карен, – ей повезло.

Миссис Камински не мигая смотрит на тетю Карен и говорит:

– Морин тоже повезло, хотя, пожалуй, не так сильно, как Натали. Надо полагать, у Натали все пальцы целы и невредимы?

Тетя Карен кивает, и ее тревога за Мо явно усиливается. Миссис Камински снова долго смотрит на нее, а потом говорит:

– Я вздрагиваю всякий раз, когда думаю, как там было холодно и как сильно была напугана моя дочь.

Тетя Карен переминается с ноги на ногу.

– Вы видели пальцы на ногах у Морин? – спрашивает миссис Камински.

Тетя Карен сглатывает и мотает головой.

– Они пострадали сильнее, чем пальцы на руках. – Миссис Камински смотрит на ноги тети Карен. – В отличие от вас она сейчас даже не может стоять.

Я чувствую, как тетя Карен поджимает пальцы внутри ботинок.

Пальто Натали за семьсот долларов явно стоило всех этих денег до последнего пенни. Длинный теплый пуховик защитил от холода саму Натали, а заодно спас ноги ее родителям – места под полами оказалось достаточно, чтобы укрыть ступни и тете Карен, и дяде Бобу.

– Пальцы на руках у нее просто белые, – продолжает миссис Камински. – Мне сказали, это хорошо. Бледность кожных покровов означает, что обморожена только кожа. Плохо, когда пальцы черные: это значит, что кровообращение было нарушено, потому что тело берегло тепло для жизненно важных органов.

Тетя Карен сглатывает и бледнеет.

– Почти все пальцы на ногах у Морин черные. Как камень. Как будто это не кости и кожа, а затвердевшая лава.

Она замолкает, целую секунду внимательно смотрит на тетю Карен и лишь после этого продолжает:

– Мне сложно представить себе холод, который это сотворил. Но да, вы правы, нашим дочерям повезло. Мне приходится постоянно напоминать себе об этом – о том, как им повезло.

Тетя Карен открывает рот, словно собираясь что-то сказать, но миссис Камински еще не закончила. Ее слова остры, как заточенные кинжалы:

– Сидя там, в палате, я каждый миг напоминаю себе, что моя дочь здесь, со мной, а Финн мертва и что нам повезло. Но когда я смотрю на пальцы Морин и представляю себе, как там было холодно, то не могу не думать о Натали и о том, почему пальцы на ногах у моей дочери почернели, а у вашей дочери нет. И я думаю, что если это и есть везение, то оно жестоко и несправедливо. Они обе оказались в этом фургоне, обеим было холодно и страшно, на обеих были сапоги, которые их совершенно не грели, и все же только моя дочь может лишиться пальцев на ногах. И мне сложно понять, почему вашей дочери так повезло, а моей нет.

Не дожидаясь ответа, миссис Камински разворачивается и уходит в палату, оставив тетю Карен одну в коридоре. Я смотрю, как тетя Карен, дрожа, хватается за стену, чтобы не упасть, как часто дышит открытым ртом, как мотает головой, словно пытаясь проснуться.

Я никогда не понимала, как тихая и неприметная миссис Камински сумела воспитать такую вспыльчивую и своенравную дочь, как Мо. Теперь я все понимаю. Внешность обманчива, а люди вовсе не те, кем кажутся. Тетя Карен никогда в жизни не сможет взглянуть на пальцы на ногах Натали, не вспомнив про Мо. Всякий раз, глядя на себя в зеркало, она будет слышать слова миссис Камински: «Мне сложно понять, почему вашей дочери так повезло, а моей нет». Миссис Камински не мягкая и бесхарактерная, а тетя Карен не заботливая и щедрая, хотя все, кто с ними знаком, считают их именно такими.

Если Мо повезло гораздо меньше, чем Натали, то Хлою просто кто-то проклял. Врачи осторожничают и не говорят близким правду, но между собой обсуждают все начистоту. Хлоя лишится нескольких пальцев на ногах и, возможно, нескольких на руках. Скольких именно, пока не ясно, но все пальцы спасти точно не выйдет. Кроме того, врачи переживают из-за Хлоиных ушей, на консультацию уже вызвали пластического хирурга.

Врачи остаются в коридоре, а я возвращаюсь в палату: хочу своими глазами взглянуть, как дела у Хлои. Спустя всего минуту после моего появления она резко дергается и широко раскрывает глаза. Зрачки бегают из стороны в сторону, лицо искажает гримаса ужаса. В следующее мгновение она падает обратно на подушку и снова отключается.

– Что это было? – спрашивает Обри.

– Страх, – бормочет мама, придвигает свой стул ближе к кровати и берет Хлою за запястье, прямо над перевязанной кистью, как бы давая ей знак, что она здесь, рядом.

Мама касается ее так осторожно, словно Хлоя вот-вот рассыплется. Впрочем, моя сестра выглядит именно так. Кожа у нее белая, почти прозрачная, словно из тонкого стекла. Тело под простыней кажется хрупким и ломким, как сухая веточка. Хлоя что-то бормочет, и мама хмурит брови. Только мне одной удается разобрать ее слова, и я, не веря, таращу глаза, а сердце у меня чуть не выпрыгивает из груди. Я уверена, что Хлоя сказала: «Черные сапоги с красной строчкой».

Хлоя стонет, снова просыпается: теперь она приходит в себя постепенно, лицо у нее перекошено от боли.

– Позови медсестру, – командует мама, и Обри выбегает из палаты.

Мама склоняется к Хлое и нежно говорит:

– Я здесь, детка. Мама здесь.

Хлоя вырывает у мамы свою руку и крепко сжимает веки, изо всех сил надеясь, что вот-вот лишится чувств. К счастью для нее, в палату уже входит медсестра. Она вводит ей через капельницу какое-то лекарство, и Хлоя отключается.