этом стало известно, фотографу досталось. С ним разорвали контракты, его не желали знать в приличном обществе. За изготовление порнографической продукции он отделался штрафом — наверняка помогли те, кто эту продукцию получал. Но с радаров Фунтов исчез, и в сияющем мире шоу-бизнеса его больше не ждали.

— Зачем нам он? — спросил Ян. — Чем он отличается от остальных униженных и оскорбленных Арсенией?

— Во-первых, тем, что угрожал ее убить, но это ладно… Угрожали многие. Во-вторых, у него были деньги и связи — судя по тому, как ловко он отделался.

— Деньги и связи были до расследования, с тех пор прошло многовато времени. «В-третьих» будет?

— А как же, — подтвердил Кирилл. — В-третьих, я изучил, насколько это возможно, чем он там по линии порнушки занимался. Фильмы, которые он снимал, были имитацией насилия — вплоть до снаффа. Опять же, в реале он никого не убивал. Но ему и его клиентам определенно нравилось смотреть, как женщин типа убивают и издеваются над трупами. Я подумал, что это напоминает то, что произошло с Арсенией…

— Что-то общее есть, хотя это спорно. Но — допустим. Последний кто?

— Последняя. Тетка там… буйная.

Дана Каганова вроде как казалась откровенно лишней в этом списке. Молодая женщина была литератором — владелицей частного издательства, да еще поэтессой. Ну разве может такая быть опасна?

Оказалось, что может. Когда Арсения выяснила, что самопровозглашенная меценатка очень вольно обращается с пожертвованиями и грантами, Дана записала ее в свои личные враги. Поэтесса, обладавшая комплекцией и уверенностью бульдозера, несколько раз лично нападала на журналистку, один раз избила довольно сильно.

За все это пришлось заплатить. Дана не только лишилась издательства, ей грозил вполне реальный тюремный срок. Поэтесса не придумала ничего лучше, чем симулировать психическое расстройство. В итоге она отправилась в больницу — где и содержалась до сих пор.

— Внезапный финал у этой истории, — оценил Ян. — Я еще могу понять, почему ты откопал фотографа — да и то с натяжкой. Но уже очевидно, что трепетная поэтесса не может быть причастна к убийству Курцевой… Особенно такому убийству.

— Это да, я ее выделил не поэтому. Когда стало ясно, что с литературой у этой тетки теперь будет не очень, она энергию в новое русло пустила — она начала гадить. Она собирала все сплетни об Арсении, до каких только могла дотянуться, и публиковала их в соцсетях.

— Скорее, не собирала, а придумывала…

— Да нет, сама Арсения реагировала на это довольно болезненно, — возразил Кирилл. — А ты знаешь: люди так шарахаются от правды. В этих сплетнях не было ничего особо страшного или критичного. Но важен сам факт того, что поэтесса наша наладила настоящую шпионскую сеть. Думаю, она использовала всех, кого могла: и своих знакомых по литературной тусовке, и других обиженных Арсенией. Она их координировала из дурки, она делала то, что они сделать не могли или им просто было лень.

— И в итоге она могла знать об Арсении то, чего мы никогда не найдем в соцсетях… Да, в этом что-то есть.

Ян задумался, просчитывая что-то. Он делал вид, что рассматривает улицу за окном, хотя сейчас это было почти нереально. Там снова смешались дождь и снег, залепившие все вокруг мутной сероватой кашей. В такое время, пожалуй, действительно лучше быть в Австралии… Если тебя не пытаются убить.

— Ты сегодня вечером свободен? — наконец спросил Ян.

— Надо бы в универ заглянуть и вообще жизнью пожить чуть-чуть… А что?

— Жизнью поживешь потом, в универ съезди. А на завтра запланируй себе визит в дурдом, мне нужно, чтобы ты лично встретился с поэтессой и разобрался по возможности, что она собой представляет.

Вот это уже было любопытно. Кирилл давно рвался помогать близнецам — и потому что это было интересно, и чтобы хоть как-то отблагодарить их за все, что они для него сделали. Но Ян и Александра позволяли такое лишь в крайних случаях, они по-прежнему слишком за него беспокоились.

Даже сейчас Ян выглядел немного виноватым:

— Я бы не стал привлекать тебя к этому, если бы можно было иначе… Но тут время не на нашей стороне. Бизнесменами займусь я, они как раз могут быть опасны. По фотографу тоже хватает вопросов. Но поэтесса в любом случае изолирована, не думаю, что это тебе навредит.

— Все в порядке! — опомнился Кирилл. — Я готов, если надо, и фотографа найти!

— Пока не надо, делай, что сказано.

— Только меня могут к ней не пустить…

— Пустят, об этом я позабочусь, — отмахнулся Ян. — С остальным я, надеюсь, справлюсь сам…

— И с делом Холмогорцева тоже?

— Об этом я пока говорить не готов. Короче, свое задание ты знаешь, и постарайся не усложнить мне жизнь еще больше самодеятельностью!

Кирилл уже не раз замечал: порой в жизни на тебя сваливается все и сразу. Если бы те же дела распределились равномернее, справиться с ними было бы куда проще. А они будто знают об этом, они накрывают лавиной, тебе только и остается, что метаться между ними в отчаянной попытке вынырнуть, сделать хотя бы один вдох…

Примерно это и происходило теперь с Яном. Главным для него оставалась судьба сестры, тут без вариантов. Но Кирилл видел, что история с парнем, которого покалечили в отделении, угнетает его дядю. Похоже, с Холмогорцевым теперь связано что-то еще, то, о чем Ян не говорил. Такое молчание несколько оскорбляло, но Кирилл пока решил не настаивать, любые споры были бы слишком похожи на подростковую обиду. Сейчас и правда можно было сосредоточиться на собственном задании.

Вечер Кирилл провел в университете. Это было скучно, но необходимо. Он и правда порой узнавал там что-нибудь новое — а главное, его обучение успокаивало отца. С тех пор, как они помирились, Кириллу несложно было делать ему такие маленькие одолжения.

Когда занятия закончились, он собирался сразу ехать к себе — накопать побольше информации о Дане Кагановой, прежде чем беседовать с ней. Однако ему все же пришлось задержаться, когда он обнаружил возле своей машины уже знакомую тонкую фигурку.

— Кирилл, здравствуйте еще раз, — пробормотала Алла, глядя на него исподлобья. — Только не злитесь, пожалуйста, но мне очень-очень нужна ваша помощь…

Чувствовалось, что ей непросто было прийти сюда. Ее трясло так, что Кирилл заметил это даже в тусклом рыжем свете фонарей. На огромных глазах блестели слезы, хотя Алла не плакала.

Она наверняка понимала, что навязывается, это было ей непривычно и неприятно. И все равно она пришла… Это не умиляло, а раздражало, особенно теперь, когда Кириллу полагалось думать о совершенно